Александр Невский
 

Владимиро-Суздальская Русь конца XII — первой половины XIII в.

Убийство Андрея, «низвержение» правления «самовластца», давало возможность ростовскому, суздальскому и владимирскому боярству осуществить свои основные сословные устремления, из которых главным была свобода. Эта философская категория явственно понималась всеми крупными феодалами сугубо однозначно и утилитарно. Свобода как таковая была эквивалентом политических целей местного боярства, которое рассматривало ее как минимум подчинения княжеской власти и максимум самостоятельности во внутренней и внешней политике каждого крупного землевладельца. Идеал боярского правления, столь типичный для Руси периода феодальной раздробленности, был расположен географически весьма близко, и классическая модель «свободного» государственного устройства была всегда перед внутренним взором каждого «низовского» феодала, ведь общая граница с Господином Великим Новгородом тянулась на сотни километров и начиналась недалеко от Твери, в Новом Торге. Казалось, для осуществления подобных желаний ростово-суздальского боярства необходимо было посадить на местный княжеский стол только нужную кандидатуру, пригодную для подобной «демократической» системы, тем более что претенденты, как известно, были давно найдены. Но подобная политическая комбинация неожиданно осложнилась взрывом классовой борьбы. Во Владимире сразу после смерти Андрея вспыхнуло восстание.

Это восстание представляет большой интерес для истории классовой борьбы в Древней Руси. Против княжеской власти выступали единым фронтом силы, очень пестрые по своему социальному составу. Даже скудные летописные сведения позволяют судить об этом. Рассказывая о восстании на территории Владимирской земли, Лаврентьевская летопись отмечает: «и много зла створися в волости его (т. е. Андрея. — Ю.Л.), посадник его... домы пограбиша, а самех избиша...».1 Из этого сообщения видно, что в домене, в «волости» князя, вне города Владимира, наблюдалось массовое выступление против княжеской власти и ее представителей — посадников, правителей крупных населенных пунктов, городов, волостей. Вероятно, контингент посадников состоял из лично свободных «мужей», княжеских дружинников. Это могли быть и бояре, представители «старейшей» дружины, но могли быть и представители «младшей» дружины. Например, наследовавшие после смерти Андрея Ростиславичи «в княженьи земля Ростовьскыя роздаяла бяста по городам посадничьство Русьскым дедьцким, они же многу тяготу людем сим створиша, продажами и вирами».2 Именно через «тяготу» штрафами и поборами, которые собирались с населения, и пострадали посадники Андрея. В момент взрыва классовой борьбы их перебили, а их личное имущество — дома и именье — было разграблено. Но кроме посадников в числе пострадавших летопись называет и тиунов. К этой категории в тот период, в третью четверть XII в., принадлежала и определенная прослойка зависимых министериалов. Она составляла довольно значительную группу слуг князя, которые, будучи лично несвободными, исполняли роль феодальных управляющих, приказчиков, надсмотрщиков и тиунов. Как раз последние и были объектом нападения, ибо они ревностно помогали князю эксплуатировать зависимое население. Княжеские слуги являлись непосредственными исполнителями княжеской воли, получая за это часть феодальной ренты. Естественно, гнев и возмущение зависимого (как свободного, так и несвободного) населения были направлены против них. Тиуны были перебиты, а их личное имущество и дома разграблены. Видимо, для восставших министериалы (лично-зависимые) абсолютно ничем не отличались от свободных дружинников (может быть, бояр) и посадников. И те, и другие являлись эксплуататорами и были ненавистны восставшим. Интересно, что даже летописец в рассказе о «мятеже» помещает их при перечислении рядом: «и много зла створися в волости его (т. е. Андрея. — Ю.Л.), посадник его и тиунов его, домы пограбиша, а самех избиша...».3

Помимо названных категорий пострадали и слуги князя, исполняющие охранительно-полицейские функции. Летописец пишет: «детьцкые и мечникы избиша, а дома их пограбиша...». Как видим, и эта феодальная прослойка эксплуататоров обладала личным имуществом. Видимо, вообще в домене, в «волости» Андрея, основной гнев восставших был направлен против судейских и полицейских «чиновников», особенно против первых — жрецов Фемиды. Летописец даже приводит специальную сентенцию, хотя отлично понимает, что восстание направлено не только против судей, но и самого князя. Звучит это поучение весьма лицемерно. Летописец пишет, что восставшие в силу ограниченности и неосведомленности «не ведуче глаголемого, идеже закон ту и обид много, и пакы Павел апостол глаголеть, всяка душа властелем [властем — Р.А.] повинуется, власти бо от Бога учинени суть, естеством бо земных, подобен есть всякому человеку царь, властью же сана яко Бог веща бо великыи Златоустець темже противятся волости противятся закону Божью, князь бо не туне мечь носить, Божии бо слуга есть...».4

Само по себе восстание, направленное против государственного, т. е. княжеского административного и хозяйственного, аппарата, весьма показательно, ибо совершенно четко указывает на усиление эксплуатации. Казне князя необходимо было больше средств для проведения активной политики, отсюда увеличение налогового пресса. Но классовое стихийное восстание было направлено и против местных землевладельцев. Не только боярину, но и дворянину, министериалу, служилому феодалу и мелкому держателю земли было в этот момент очень неуютно в своей усадьбе, когда он оставался один на один с крестьянским морем свободных и зависимых смердов. Новгородец-современник, оценивая масштабы восстания и резюмируя общее положение «Низовской земли», записал: «и велик мятеж бысть в земли тои и велика беда, и множьство паде голов, яко и числа нету».

Восстание в сельских районах Владимиро-Суздальской земли захлестнуло и районы городов. Отряды «мятежников» стали появляться даже во Владимире. Ипатьевская летопись сообщает, что «грабители» и «ись сел приходяче грябяху». Но во Владимире восстание приняло несколько иной характер.

Заговор против Андрея непосредственно осуществлялся рядом княжеских слуг — министриалов и дворян. Следовательно, в Боголюбове и во Владимире эти социальные группировки возглавили «мятеж» против княжеской власти. Их поддерживали «горожане Боголюбьскыи». Это суммарное понятие могло, видимо, обозначать несколько социальных категорий древнерусского общества — от ремесленников и купцов до феодалов. Правда, отдельно летописец выделяет «дворян»: «горожане же Боголюбьскыи и дворане разграбиша, дом княжь и делатели иже бяху пришли к делу, злато и сребро порты и паволокы и именье емуже не бе числа...».5 В грабеже княжеского имения приняли самое деятельное участие и феодалы, жившие во Владимире. Это также специально подчеркнуто в Ипатьевской летописи. Окончив переговоры с «боголюбским полком» по поводу убийства князя, владимирцы «и разиидошася и вьлегоша грабить, страшно зрети».6

Итак, все это позволяет прийти к выводу, что классовое выступление во Владимиро-Суздальской земле в 1174—1175 гг. не было однородным, более того, в разных районах восстания принимали участие разные слои общества со своими специфическими целями.

Но очень скоро феодальная прослойка населения Владимиро-Суздальской земли стала принимать все меры для подавления восстания и стабилизации обстановки. Ведь возмущение и «мятеж» против князя и его администрации приводили к восстанию против всех феодалов. Было необходимо срочно изыскать верховный символ, во имя которого можно было потушить классовые выступления. Нужен был новый «хороший» князь или князья. Появление преемника Андрея на столе автоматически означало присутствие княжеской дружины и администрации в городах и волостях, укрепление княжеской власти и власти феодалов на местах. В «порядке» были заинтересованы все феодалы Владимиро-Суздальской земли, а бояре в особенности. Уже сразу после убийства Андрея был собран собор, или съезд. На нем феодалы Владимиро-Суздальской земли решили вопрос о кандидатурах на местный стол. Вот как описывает летописец сбор всей дружины: «Уведевше же смерть княжю Ростовци, и Сужьдалци, и Переяславци, и вся дружина от мала до велика съехашася к Володимерю...».7 На съезде была подчеркнута срочная необходимость приглашения князей не только из-за внутреннего положения, но и внешней безопасности. Феодалы «реша се ся уже тако створило князь нашь убьен, а детеи у него нету, сынок его в Новегороде, а братья его в Руси, по кого хочем послати в своих князех, нам суть князи Муромьскые, и Рязаньскыи близь в суседех, боимся льсти их, еда пойду изънезапа ратью на нас, князю не сущю у нас...».8 На съезде не было единодушия в выборе кандидатур. Часть местных феодалов и, видимо, прежде всего владимирских и переяславских, принадлежавших к «младшей» дружине, а также вече Владимира предпочитали Юрьевичей, сыновей Юрия Долгорукого, — Михаила и Всеволода, о которых был заключен ряд с их отцом. «Старшая» дружина, крупные ростовские, суздальские бояре и вече Ростова и Суздаля предпочитали молодых Ростиславичей, сыновей старшего сына Юрия Долгорукого — Ростислава. На кандидатуре последних особенно настаивали ростовские бояре и их предводители, такие как Борис Жидиславич. Их поддерживали и рязанские послы, присутствовавшие на съезде во Владимире. Ростовцы и суздальцы одержали верх в разыгравшейся дискуссии. Избранные на съезде послы должны были официально вручить послание о выборах Ростиславичам и князю рязанскому Глебу. Но ждали известий из Владимира не только племянники Андрея, но и его братья Михаил и Всеволод. Последние заключили соглашение с Ростиславичами о совместном выступлении на политической арене Владимиро-Суздальской земли. Вот как описывает этот эпизод местный летописец: «приехавше сли поведаша речь дружиньню, и сущю ту Михалку Гюргевичю с нима, у Святослава князя Чернигове, и рекоста Мстислав и Ярополк (Ростиславичи. — Ю.Л.) помози Бог дружине, оже не забывають любве отца нашего, и здумавше сами рекоша, любо лихо, любо добро всем нам поидем вси 4 Гюргевича 2, а Ростиславича 2, [и поидоста преди два Михалк Гургевич] и Ярополк Ростиславичь, утвердившеся межи собою, давше стареишиньство Михалку...».9 Все четверо князей пришли на Москву, здесь они получили совершенно открытый приказ ростовских бояр об отдельном княжении: «и слышавше (о приезде Юрьевичей. — Ю.Л.) Ростовци негодоваша, рекоша Ярополку: "Ты поеди семо!" А Михалку рекоша: "Пожди мало на Москве". Ярополк же поеха отаи брата к дружине Переяславлю, Михалко же видев брата ехавша, и еха Володимерю».10 К этому времени политическая ситуация изменилась. В Переяславле «старшая» дружина — ростовские и суздальские бояре — заключила договор — ряд с Ярополком, который получал во владение вместе со своим братом Мстиславом всю Владимиро-Суздальскую землю. Юрьевичи оказались на положении нежелательных «иностранцев». Но владимирцы со своим вече, состоявшим из феодалов, оставшихся в городе (часть была «мобилизована» ростовскими боярами), купцов и ремесленников, попытались совершить переворот и вместе с Михаилом Юрьевичем не подчиниться «старым» городам и «старой» дружине. Это сообщение летописи о коллективном «самовластии» владимирцев позволяет точно установить первую серьезную политическую акцию, определяющую совершенно точно полную самостоятельность будущей столицы земли от Ростова и Суздаля. Отныне Владимир (владимирское вече) и «младшая» дружина открыто декларируют свою независимость. Ни временная военная неудача, ни насильственное подписание ряда с победившими «старшими» городами, ни появление на столе неугодных местному вечу Ростиславичей, ни смерть Михаила, избранника владимирцев, — ничто фактически не могло повлиять на политическое развитие нового центра Владимиро-Суздальской земли. Владимир приобрел политическую свободу и превратился в основную силу крупнейшего княжества Древней Руси. Правда, нельзя думать, что ростовская «старшая» дружина, «Ростовская тысяча», оставила мысль о «своей свободе». Наоборот. Совместно с вечем своих городов ростовские и суздальские бояре на протяжении конца XII — начала XIII в. стремились к полной свободе, к политической независимости. Известный гегемонизм Владимира, его центральное положение в стране не только не потушили этих страстных стремлений, а, пожалуй, усилили их. Борьба между городами в 70-х гг. вылилась в ожесточенную войну.

В результате междоусобицы, длившейся свыше года, на столе Владимиро-Суздальской земли оказался сын Юрия Долгорукого Всеволод (1177—1212 гг.). Князь очень внимательно, особенно в первые годы, «прислушивался» ко мнению владимирцев. И тем не менее они были, видимо, не всегда «довольны» Всеволодом. Во всяком случае даже сугубо осторожная официальная летопись вынуждена отметить, что желание и действия этих двух сторон (князя и города) часто не совпадали. Владимирцы — точнее, вече Владимира — поступали по-своему, часто вопреки мнению Всеволода. Весной 1178 г. ростовские бояре и поддержавшие их рязанские князья сделали очередную попытку разгромить Владимиро-Суздальскую землю, но потерпели поражение. Рязанцы попали в плен. Они были отведены во Владимир и посажены в тюрьму. Через три дня в городе стихийно (?) возник «мятеж». Владимирцы, видимо, с согласия веча потребовали на расправу пленных князей. Всеволод, не желавший участвовать в братоубийственной резне, еле отстоял Глеба и его сыновей. Но через несколько дней «мятеж», в котором участвовали не только бояре и купцы, но и «людие все» — низы города, повторился. Всеволод не сумел спасти пленных. И с ними владимирцы жестоко расправились.11 Надо подчеркнуть, что этот факт не единичен. Большая самостоятельность, подчинение князя в ряде важнейших вопросов политики городу неоднократно отмечается (а иногда даже подчеркивается) летописцем. Ровно через год после инцидента с рязанскими князьями владимирцы вновь «поставили на место» своего князя, указав, что он должен их слушаться. В походе на Торжок Всеволод проявил некоторую «слабость» и, не желая войны, предложил горожанам откупиться. Торжок был богатейшим городом на Руси, там располагались таможенные заставы, через него проходили пути из Новгорода и в Новгород. Но владимирцы не желали получать выкупа, они требовали разгрома города. Князь был вынужден уступить. Владимирцы настояли на своем. Город был отдан на поток и разграбление.12

Анализ летописных источников заставляет думать, что вообще вся «внешняя политика» Владимиро-Суздальского княжества в конце XII — начале XIII в. — энергичная, бескомпромиссная, подчас жестокая, но всегда активная — отражала интересы владимирцев, владимирского веча, мелких феодалов, купцов и, возможно, отчасти смердов — переселенцев, участвовавших во внутренней колонизации. Показательна политика в отношении Рязани. Большое, богатое княжество с хорошим войском, а подчас с союзниками — половцами было вынуждено почти постоянно вращаться в орбите политики своего северо-восточного соседа. Рязанские князья — всегда «младшие братья» и «дети», другими словами, «вассалы» у своего кузена, «старшего брата» и «отца» Всеволода. Малейшее нарушение подобной зависимости приводило к подавлению силой сопротивления и восстановлению прежнего положения. В 1180 г. владимиро-суздальские войска неожиданно вторглись в пределы Рязанского княжества. Столица земли без боя сдалась Всеволоду.13 Через семь лет, в 1187 г., поход был повторен, Рязанское княжество вновь потерпело поражение. Оно запомнилось надолго. Только через 20 лет рязанские князья решили сделать попытку освободиться от гегемонизма Владимира. Но Рязань была вновь захвачена и лишена даже призрачной самостоятельности, на столе оказался сын Всеволода Ярослав. Последовавший за тем «мятеж» не принес победы рязанцам.14 Город был окружен. Всеволод велел выйти всем горожанам, а затем Рязань на глазах победителей и побежденных была сожжена. Ответный набег на Москву союзника рязанских князей пронского Кир Михаила ничего не изменил. Подобное действие, скорее, напоминало акт мести, нежели продуманную политику. Рязань продолжала находиться в подчинении Владимира.

Владимиро-Суздальская земля проводила также и традиционную «восточную» политику. Она в основном повторяла тенденции Андрея Боголюбского. Между тем походы, судя по всему, отнюдь не преследовали захвата чужой территории. Ни большой поход 1184 г., ни походы 1186 и 1205 гг. не принесли новых территорий.15 Судя по некоторым данным, они продолжали политику на востоке и, видимо, были связаны с вполне конкретными задачами владимирской торговли.

«Южная» политика, включавшая отношения с «Русской землей» и Киевом, была одной из составных сторон внешнеполитической доктрины Владимиро-Суздальской земли конца XII — начала XIII в. Эти отношения начались со столкновения между великим князем киевским Святославом Всеволодовичем и владимирским князем Всеволодом Юрьевичем. Борьба Рязани и Владимира не прошла незамеченной. Некоторые группировки рязанских князей обрели себе покровителя в лице Святослава Всеволодовича. Последний, может быть, не очень старался быть полезным рязанским князьям, но то, что он приложил усилия, чтобы снова разжечь междоусобицу и тем самым ослабить Владимиро-Суздальское княжество, вне всякого сомнения. В 1181 г. Святослав Всеволодович даже вторгся на территорию «Суждальской земли» и сжег город Дмитров.16 Но это был лишь набег. Не способствовала миру и борьба между противниками за новгородский стол. В 1182 г. на границе новгородских владений произошло столкновение нового новгородского князя Ярополка, сына Святослава Всеволодовича, с владимирским князем, который окружил Торжок и осадил его. Город сдался. Сидевший там Ярополк Ростиславич, заклятый враг Всеволода Юрьевича, оказался в плену. Однако, надо думать, что подобная враждебность в политике двух крупнейших государственных образований Древней Руси — Киевской земли и Владимиро-Суздальской земли — была невыгодна обеим сторонам. Как можно судить по записи от 1185 г., когда владимирского епископа Всеволод направляет для благословения на владимирский стол в Киев не только к митрополиту Никифору, но и к Святославу Всеволодовичу, уже к середине 80-х гг. XII в. отношения между «югом» и «севером» возобновились. Теперь владимирский летописец очень сочувственно относится к политике киевского князя.17 Поход 1185 г. против половцев, возглавляемый Святославом, представлен как его забота о «Русской земле» в отличие от известия о походе Игоря Святославича.18 (Хотя владимирский летописец сожалеет о жертвах). Всеволод матримониальными связями укрепляет свое положение на юге. Своих дочерей он выдает замуж за южных князей — черниговских и белгородских.19 Эта дальновидная акция не замедлила сказаться. В 1195 г. умирает князь Святослав Всеволодович, и на столе оказывается сват Всеволода Юрьевича — Рюрик. Владимирский летописец прямо пишет: «посла великыи князь Всеволод муже свое в Кыев и посади в Кыеве Рюрика Ростиславича».20 Одновременно Всеволод укрепляет традиционную базу ростовских князей в «Русской земле». Под тем же 1195 г. читаем: «Посла благоверныи и христолюбивыи князь Всеволод Гюргевич, тивуна своего Гюрю, с людми в Русь, и созда град на Городци на Востри, обнови свою отчину».21 Это на первый взгляд стереотипное известие приобретает важное значение, если учесть, что именно на эти годы Всеволод получает «стареишиньство вся братиа во Володимири племени».22 Вскоре он воспользовался этим. Для своего зятя он испрашивает у Рюрика, нового киевского князя, те города, которые тот обещал дать своему зятю Роману. Последний оказался обиженным. Роман объединился с Ольговичами. Началась очередная кровавая междоусобица, в которую оказался вовлеченным непосредственно и Всеволод, выступивший на стороне Рюрика. Кончилась эта страшная война только со смертью участника — Романа в 1205 г. В 1202 г. Киев был захвачен и разграблен Рюриком и половцами. Такого разгрома историческая столица Руси еще не знала. Всеволод все время поддерживал Рюрика.23 В 1199 г. он предпринял поход на половцев.24 Его войска участвовали во время смуты на стороне Рюрика. Но Всеволод был вынужден заключить договор «докончальныи» и с Ольговичами. Великий князь владимирский почти все время удерживал не только свой плацдарм в «Русской земле» — Остерский городок, но и Переяславль Русский как вассальное владение.25 Обычно там княжил кто-нибудь из родственников Всеволода. К началу XIII в. Владимиро-Суздальское княжество в известной степени старалось уменьшить усобицу южных князей. Стало традицией вмешательство киевского митрополита в политические дела. Он нашел себе союзника в лице великого князя Всеволода. Это не преуменьшило, а, пожалуй, увеличило авторитет «Суждальской земли». К концу своего правления Всеволод сумел добиться мирного договора даже с постоянными противниками Ольговичами. Политическая позиция огромного и сильного княжества была такова, что его стремления во многом учитывались при решении важнейших вопросов. Становление на киевский стол во многом зависело от «Суждальской земли». То, что во время Андрея Боголюбского было исключительным явлением, стало почти традицией. Для осуществления своего плана Андрею понадобились сбор и организация похода, посылка на юг огромного войска. В начале XIII в. было достаточно дипломатической поддержки Всеволода Юрьевича, великого владимирского князя, чтобы получить киевский стол. Налицо политический фактор, в достаточной степени определяющий силу Северо-Восточной Руси.

Весной 1212 г. умер великий князь Всеволод Юрьевич. На стол вступил его сын Юрий. Началу его правления предшествовали драматические события. Ровно за год до смерти Всеволод сделал попытку при жизни заключить ряд с городом. Договор должен был оформить и закрепить кандидатуру одного из сыновей великого князя на столе Владимира. Объяснить подобную предусмотрительность, возникшую у такого осторожного политика, каким был Всеволод, несложно. Князя беспокоили претенденты из других династийных линий, могущие претендовать на владимирский стол. К тому же, и это было самое главное, при жизни Всеволод мог рассчитывать на заключение договора с общиной Владимира. После его смерти, как он полагал, могли возникнуть всевозможные препятствия. И в этом, конечно, он был прав. Отметим, что коммунальные органы были также заинтересованы в ряде. Дальнейшие события показали, что они очень обоснованно беспокоились о статусе города как столице всего княжества. Ростов продолжал претендовать на первенство. Всеволод для заключения ряда с городом послал за своим старшим сыном Константином, «дая ему по своем животе Володимерь, а Ростов Юрью дая». Но Константин, у которого были очень прочные связи с «людьем» ростовским, отказался ехать. Он выдвинул собственные требования: «хотя взяти Володимерь к Ростову». Безусловно, эти требования не были приемлемы ни для его отца, ни для общины Владимира. Двукратное приглашение Всеволода было отвергнуто Константином, упорно стремившимся поставить Ростов, в котором он «сидел» уже несколько лет, над Владимиром. В результате Всеволод созвал собор, в котором участвовали представители имущих слоев населения всей земли, а также вече Владимира, на котором и был заключен ряд. По этому ряду Юрий был признан преемником великого князя.26

С началом правления Юрия борьба между традиционными группировками Ростова и Владимира обострилась. Каждая из них выдвигала на стол великого князя своего претендента. Не прошло и месяца с начала княжения Юрия во Владимире, как летопись сообщает: «Святослав князь иде в Ростов к брату своему Костянтину. А Костянтин нача рать замышляти на Георгиа, хотя под ним взяти Володимерь. Георгии же не хотя его к собе пустити иде на нь с братьею с Ярославом, Володимером и Иоаном, и бывшим им у Ростова, и ту умирившеся крест целоваша межи собою, и раззидошяся кыиждо во свояси».27 Но вскоре междоусобица вспыхнула вновь. Владимир Всеволодович перебежал на сторону Константина. Вновь князья собрались «на снем» близ Юрьева Польского. Переговоры дали лишь временную передышку, а также определили перераспределение сил. Святослав ушел от Константина к Юрию. Владимир переметнулся к Константину. Он за это получил Москву, которая, видимо, входила в юрисдикцию ростовского князя. Святослав сел в Юрьеве Польском. Его наделил владимирский князь.

Не прошло и года, как междоусобица вспыхнула с новой силой. Инициатором, по мнению летописца, выступал Константин. Юрий, собрав свои войска и войска Ярослава, Святослава, Иоанна и Давыда Муромского, подошел к Ростову. Здесь вспыхнула ожесточенная битва, противники бились на р. Идше, разорили и сожгли в округе все села. Константин в долгу не остался. Ростовские войска напали на Кострому, владения Юрия, «пожже ю всю, а люди изъимаша». Противники с трудом умирились. Юрий затем подошел к Москве, где «сотворил» мир с Владимиром Всеволодовичем. Однако последний был вынужден покинуть пределы «Суждальской земли» и уехать в Переяславль Русский, где вскоре и попал в плен к половцам.28

Полицентризм был тесно связан с идеологической «самостоятельностью». Во всяком случае на всем протяжении XIII в. в отдельных центрах Владимиро-Суздальской земли появляются владыки, тесно связанные со «своими» городскими общинами и князьями. Со времени правления Юрия Всеволодовича это явление становится типичным. Иногда летописец просто даже употребляет выражение «постави князь» для обозначения появления нового епископа. В статье 1214 г. Московского летописного свода 1480 г. читаем: «Постави Костянтин Ростову епископа Пахомиа, отца своего духовного».29

Непрочный мир владимиро-суздальских князей нарушил в 1216 г. «возмутитель спокойствия» Ярослав Всеволодович. «Заратившись» с новгородцами и с собственным тестем Мстиславом Удалым и Владимиром псковским, он ухитрился втянуть в эту первоначально «домашнюю склоку» старшего брата Юрия. Естественно, против последнего выступил Константин с Ростовом. Насколько была серьезна эта междоусобица, можно судить хотя бы по тому, что летописец подчеркивает: «Князь же Юрьи Всеволодичь со Святославом и с прочею братьею вышли беху из Володимеря, и полци беху с ними сильни, Муромци и Бродници и Городчане, и вся сила Суздальскои земли, погнано бо бяше ис поселен и до пешець».30 Мало того что были взяты в войско крестьяне, поселяне, пришельцы из других земель, колонисты, некоторые выражения заставляют думать, что в войско были набраны и холопы, несвободные члены общества. На это указывает одно лирическое отступление при рассказе о Липицкой битве. «Страшно же чюдо и дивно, братье, поидоша бо сынове на отци, а отци на дети, брат на брата, раби на господу».31 Последнее выражение «раби на господу», возможно, и указывает на несвободный контингент граждан в войсках.

Несмотря на численность войск, Юрий и Ярослав потерпели поражение и при р. Липице, близ Юрьева Польского. Попытка Юрия Всеволодовича задержаться во Владимире и организовать оборону натолкнулась на нежелание коммунальных органов власти. Исключительно интересна и характерна речь Юрия, произнесенная перед вечем: «князь Юрьи созва люди и рече: "Братие Володимерци, затворимся во граде, негли отбьемся их". Людие же молвяхуть ему: "Княже Юрьи, с ким ся затворити, братия наша избита, а инии изъимани, а кои прибежали, а ти без оружиа, то с ким станем?" Князь же Юрьи рече: "Аз то все ведаю, толико не выдаите мя брату князю Костянтину, ни Володимеру, ни Мьстиславу, да бых вышел по своеи воли из града". Они же тако обещашяся ему». Итак, великий князь едва упросил своих «братьев» — вечников не выдавать его без всяких условий его противникам. Но, возможно, и это обещание было дано весьма «условно». По крайней мере как только противник обложил город, в нем начались пожары. Показательно, что летописец конкретно указывает, что именно горело. Был подожжен княжеский двор. А это заставляет думать, что либо у Константина были сторонники, либо Юрия владимирцы больше не хотели. «Князи же день тои весь стояша на побоищи, и на утреи поидоша к Володимерю, и приидоша к нему в неделю рано, и объехавше его сташа, и тое ночи загореся в городе княж двор... Во вторник же в 2 час нощи опять загореся град, и горе и до света».32 В результате Юрий сдался на милость победителей, а Константин сел на столе во Владимире. Владимирцы, несмотря на поражение, все-таки по ряду сохранили свое главенствующее значение во Владимиро-Суздальской земле. Ростов так и не стал столицей.

Липицкая битва была самым крупным, но не единственным столкновением на территории Владимиро-Суздальской земли. Здесь ширился процесс полицентризма и возникали новые центры, подобно тому как это происходило в «Русской земле». С новой и новой силой на северо-востоке вспыхивала междоусобица. Общее динамичное развитие Владимиро-Суздальской земли в XII—XIII вв. рождало аналоги политического развития на юге страны со всеми тенденциями автономизма и стремлением собственной государственности отдельных областей, тенденциями, которые были типичны для Киевщины, Переяславщины, Черниговщины и Галицко-Волынской земли в XI—XIІІ вв.33 Столкновение 1216 г. и появление на столе Владимира Константина ничего не изменило в расстановке политических сил на северо-востоке. Несмотря на выигранную битву, Константин не отличался политической силой и во многом (если не во всем) зависел от своих противников — братьев. Уже через год после «восшествия на престол» во Владимире Константин был вынужден вернуть своего брата Юрия из ссылки и заключить с ним новый договор. «Того же лета посла Костянтин Всеволодичь по брата своего Георгиа на Городець, зова его к собе во Володимерь; он же прииде к нему с епископом своим Симоном и с боляры своими. Костянтин же урядися с ним на том: "По моем животе Володимерь тобе, а ныне поиди в Суздаль". И води его ко кресту и одарив его дары многыми отпусти его в Суздаль...».34 Очень скоро явился от половцев брат Константина Владимир. Он пришел со своими союзниками — степняками. Константин был вынужден дать ему «Стародуб и ину властьцу».35 Итак, в период правления Константина практиковалось получение владений. Государственная территория продолжала дробиться. Более того, лучшие и наиболее крупные «уделы» Константин попытался закрепить за своими сыновьями. В 1218 г. «великии князь Костянтин посла сына своего стареишего Василька на стол Ростову, а Всеволода на Ярославль».36 Смерть Константина мало что изменила в политике его наследника великого князя Юрия. Последний, так же как и его предшественник, лавирует между различными (подчас противоположными) интересами своих соперников — братьев и племянников. В 1227 г. он посылает в Переяславль Русский (из Ярославля?) сына Константина Василька.37 А ровно через год его там сменил брат Юрия Святослав.38 Но подобная перестановка не всегда помогала. Умный и беспокойный Ярослав возглавил в 1229 г. оппозиционный блок, включавший кроме него самого Константиновичей. Великий князь был вынужден во избежание кровавой междоусобицы пойти на уступки.39 Полным ходом шла и церковная автономия. В 1229 г. в Суздале возглавляет кафедру епископ Митрофан, а через год собственную кафедру получает в Ростове епископ Кирилл. Последний был прямой креатурой ростовских Константиновичей. В 1232 г. все же возникла усобица, вылившаяся уже в военные действия. Инициатором был, конечно, вновь Ярослав.40 Как видим, развитие Владимиро-Суздальской земли вело к политической самостоятельности отдельных центров, и княжеская усобица в большинстве случаев выражала эту тенденцию. Без помощи города, округи, местных феодалов, без материальных и людских резервов князь не может начать войну против своего сюзерена или соседа. Политическая особенность развития Владимиро-Суздальской земли превосходно подтверждает это положение.

Несмотря на междоусобицу, «Суждальская земля» продолжала проводить активную внешнюю политику в отношении своих южных соседей — Рязани, Смоленска и Киева, а также северо-западного соседа — Новгорода. Последний в начале XIII в., несмотря на свою обычную весьма самостоятельную позицию, очень часто был вынужден считаться с «Низовской землей», которая систематически сажала своих ставленников на местный стол. Страшная междоусобица в Рязани в конце 10-х гг. только ухудшила ее положение, уже совершенно превратив местных князей во владимирских вассалов. По традиции Константин и Юрий Всеволодовичи активно вмешивались в южные дела, стараясь посадить на киевский стол и в Переяславское княжество своих ставленников. Район все более и более испытывал влияние Владимира. Правда, ему активно противостояли Чернигов и Галич. Именно на этих трех китах и держалась в 20—30-е гг. XIII в. вся политика киевских князей.

Наиболее важное место во внешней политике Владимиро-Суздальской земли в этот период занимали взаимоотношения с восточными соседями. Эта политика отличалась активностью и, надо признать, известной дальновидностью. Характерно, что она принимала весьма разнообразные формы: от торговли и союзнических отношений до военных действий. Вряд ли можно представлять русско-мордовские отношения только как набеги с обеих сторон. Уже в начале XIII в. существовали определенные союзы, вассально-даннические отношения между великим владимирским князем и мордовской знатью. Причем эти отношения носили весьма развитой характер. Из летописного сообщения узнаем, что владимиро-суздальские князья оказались втянутыми в междоусобицу мордовской феодально-племенной верхушки. Пуреш, «ротник» Юрия Всеволодовича, его вассал, пригласил на помощь войска своего сюзерена для борьбы против другого мордовского князя Пургаса. Последний искал помощи у болгар. Через год сын Пуреша привел в помощь половцев и «изби Мордву всю и Русь Пургасову, а Пургас едва вмале утече».41 Выражение «Русь Пургасова», обозначавшее русских, живших на территории Мордовии, показывает на то, что народная колонизация очень интенсивно развивалась в районе Поволжья. Существование к 20-м гг. XIII в. «Руси Пургасовой» указывает на заселение свободных земель русскими земледельцами, что и приводило к этнической чересполосице поселений. Усобица в районе Мордовии продолжалась почти вплоть до татарского нашествия. В 1232 г. Юрий Всеволодович вновь посылал свои войска в этот район.42

Освоению свободных земель способствовали и монастыри. В XII—XIII вв. на территории Владимиро-Суздальской земли было основано 48 монастырей. Некоторые располагались на периферии, другие в центрах — в Ростове, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Устюге и др. Шло деятельное распространение христианства на окраинах «Суждальской земли». Уже в «Вопрошании Кирика» — памятнике XII в. — находится текст, показывающий на то, что крещение нерусских народов — соседей Руси было обычным явлением и имело свою традицию.43 Распространение христианства во многом способствовало развитию угро-финских народов, ибо не только несло им начатки культуры (письменность прежде всего), но и знакомило их с навыками земледелия и ремесел, что способствовало втягиванию их в сферу производительных сил и производственных отношений феодального общества.

Если русские, селившиеся на территории Мордовии, в районах слабозаселенных или вообще ненаселенных, были преимущественно земледельцами, то в Волжской Болгарии проживали в основном русские купцы (и ремесленники?). Они постоянно жили в столице болгар — Великом городе. Видимо, контингент русских, проживавших здесь, был весьма велик, а также и постоянен. На это указывает существование в Великом городе православного кладбища и церкви.44 Более того, видимо, «православные» оказывали сопротивление «насильству» местных властей. Когда в 1228 г. болгары убили неповинного купца, в городе начались пожары. Надо думать, что подобное совпадение не случайно. «И створи Бог милость вскоре за кровь его (убитого купца. — Ю.Л.), погоре у него болшая половина города Великого, а потом оставшая часть загарашется днем дважды и и триждыи, такоже и бысть по мьного дни, мало остася города, а все погоре, и товара погоре множество бещислено, за кровь мученика Христова».45

Характерно, что во Владимире новый мученик, купец, был канонизирован и признан святым. Подобный факт довольно определенно показывает на отношение Владимиро-Суздальской земли к торговле. Именно она являлась главным стимулом дружеских или, наоборот, враждебных отношений между двумя соседями. Не надо забывать, что Болгария держала в своих руках весь путь по Волге, которая являлась одной из важнейших в мире транспортных артерий, соединяющих Восток с Западом. Малейшая задержка транзита, торговых сделок грозила колоссальными убытками, «кризисом» финансовых операций не только во Владимире, но и в Киеве, Галиче, Новгороде, Риге, Смоленске. Вот почему так болезненно относились владимирские купцы и князья Владимира к малейшему нарушению договоров, заключенных еще в XII в. и по традиции возобновлявшихся при смене «властителей». В 1220 г. поход Святослава Всеволодовича преследовал именно возобновление торгового договора с болгарами и защиту традиционных торговых сделок.46 Летописец и подчеркивает это в заключении своего рассказа, где говорится о переговорах Юрия Всеволодовича и болгар: «и управишяся по прежнему миру, яко же было при отци его Всеволоде и при деде его Георгии Володимеричь и посла с ними (послами. — Ю.Л.) мужи свои водити в роту князеи их и земли их по их закону».47 Заключение подобных мирных договоров, огромный масштаб торговли способствовали дружеским практическим отношениям двух государств.

В 1223 г. на Русь обрушилась первая волна страшной угрозы всей мировой цивилизации. Русские потерпели поражение от татар на Калке. Политическая раздробленность, полицентризм, разобщенность сыграли свою роль и в военном деле. Без объединенного командования, без общего руководства войска потерпели поражение. Летописец с ужасом описывает сцены битвы, в которой каждый воевал индивидуально, без поддержки союзников, без взаимодействия с соседом. Эта «индивидуальность», даже по мнению современников, не имела прецедента в истории. «И бысть победа на вси князи Русстии, ака же не бывала от начала Русськои земли никогдаже, сам бо великии князь Мьстиславь Киевьскии видя се зло не движеся никакоже с места, стал бо бе на горе, над рекою Калкою...».48 Вспомогательные войска, посланные Юрием Всеволодовичем во главе с Васильком Константиновичем, не успели примкнуть к основным силам русских князей. Они были еще в Чернигове, когда пришла весть о страшном разгроме. Войска ростовского князя вернулись обратно.49

Как страшное предостережение приходили на северо-восток Руси известия о разгроме и захвате татарами крупнейших государств Азии, физическом уничтожении целых народов, превращении в пустыню обширных областей с прекрасными городами и многолюдными селениями. Вероятно, Владимир и Владимиро-Суздальская земля были одними из наиболее информированных районов Европы. Близость и постоянная связь с Волгой давали возможность получать достоверную и обширную информацию о Востоке, Азии и татарах. В 1229 г. в летопись было занесено сообщение, которое приобрело исключительную важность: оно прямо предвещало удар по народам, жившим в Поволжье: «Того ж лета. Саксини и Половци возбегоша из низу к Болгаром перед Татары, и сторожеве Болгарьскыи прибегоша бьени от Татар, близь рекы еиже имя Яик».50 А через три года летописец сообщает о появлении агрессора на пороге Владимиро-Суздальской земли: «Придоша Татарове, и зимоваша, не дошедше Великого града Болгарьского».51

Под 1236 г. летописец сообщает о покорении Волжской Болгарии. Нет даже намека на осуждение иноверцев, с которыми столь долго и часто сталкивались интересы Владимиро-Суздальской земли. С ужасом, с глубоким сожалением летописец описывает разгром столицы Болгарии — Великого города, крупнейшего перевалочного центра торговли Восточной Европы. «Тое же осени. Придоша от восточные страны в Болгарьскую землю безбожнии Татари, и взяша славный Великыи город Болгарьскыи, и избиша оружьем от старца до уного, и до сущего младенца, и взяша товара множество, а город их пожгоша огнем и всю землю их плениша».52 Это сообщение, принадлежащее владимирскому летописцу, проникнуто откровенным предупреждением о грозящей катастрофе. Через год она разразилась.

Нельзя сказать, чтобы владимиро-суздальские рубежи не были готовы к обороне. Как показали археологические раскопки, в ряде пограничных городов имелись укрепления.53 Но этого было недостаточно. Зимой 1237 г. татары вторглись в пределы Владимиро-Суздальской земли. Огромное войско, состоявшее из хорошо вооруженных и мобильных, собственно татаро-монгольских, корпусов и ряда воинских соединений подневольных народов, ударило с юго-востока на Рязань. В ходе встречных сражений рязанские города были разгромлены. Характерно, что ни о каких предварительных дипломатических переговорах речь даже не шла, хотя татарами была сделана попытка их начать. Они послали «жену чародеицю и два мужа с нею» якобы для получения «десятины во всем, во кнезех и в людех и в конех». Но это никто всерьез не воспринял. Видимо, совершенно правильно поняв, что перед ними соглядатаи, рязанцы не пустили их даже в город. Ответ рязанских князей был предельно краток: «коли нас не будет, то все ваше будет».54 Одновременно были посланы татарские «послы» во Владимир Залесский. Туда же помчались гонцы за помощью к великому князю Юрию Всеволодовичу. Но «властитель» Владимиро-Суздальской земли и верховный сюзерен рязанских князей не прислал помощи. Трудно даже предположить, чтобы Юрий Всеволодович хотел разгрома своих вассалов, не в его интересах было лишаться буфера между степью и границами собственного княжества. Буквальный разгром Болгарии, тотальное уничтожение населения, о котором великий князь хорошо был осведомлен, не оставляли никакого сомнения в том, что предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. И тем не менее помощь не была послана. Конечно, это можно было объяснить тем, что она не успела дойти. Но вот летописец прямо пишет: «Князь же Юрьи и сам не иде, ни послуша князеи Рязаньских молбы, но хоте сам особь створити брань...».55 Как и в битве на Калке, возникла сходная ситуация. Каждый князь хотел сражаться один, без союзников. Вряд ли это случайно. Видимо, сталкиваемся с чем-то большим, чем простое стремление к индивидуальному действию. Возможно, здесь проявляется одна из черт социальной психологии, характерной для рыцарства периода феодальной раздробленности, когда каждый рыцарь, каждый полководец, каждое феодальное воинство стремились к собственному, личному участию в сражении, зачастую абсолютно не считаясь с общими действиями, в результате чего страдали все, и исход битвы был предрешен подобной тактикой. Так было и на Западе, так было и в Древней Руси.56

После разгрома Рязани татары ударили по Владимиро-Суздальской земле с юго-востока. Была захвачена и сожжена Коломна. Юрий Всеволодович бросил навстречу противнику часть войска во главе со своим сыном Всеволодом, авангард возглавил воевода великого князя Еремей Глебович. Вместе с владимиро-суздальскими войсками отправился и чудом оставшийся в живых Роман Ингваревич, рязанский князь, со своей дружиной («вои»), Всеволод с Романом и их войска соединились с Еремеем Глебовичем у Коломны. Но вскоре их окружили татары. Русские были прижаты к надолбам, к городским укреплениям. «И ту оступиша их Татарове, и бишася крепко, и бысть сечя велика, и пригнаша их к надолобом, и ту убиша князя Романа, а у Всеволода воеводу его Еремея, и иных много мужей побиша, а Всеволод в мале дружине Прибеже в Володимерь».57

Татары продолжали продвигаться на север. Они окружили и взяли Москву. Погибли все защитники во главе с воеводой Филиппом Нянькой. Жители были вырезаны поголовно, «люди избиша от старець и до младенець».58 Князь Владимир, сын Юрия, возглавлявший оборону Москвы, был захвачен в плен. «А град и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша».59 Страшная весть быстро дошла до Владимира. Великий князь решил дать бой в районе р. Сити, притока Мологи. Здесь он думал соединиться с войсками своих братьев Ярослава и Святослава.

Владимир был хорошо укреплен, и в нем остался большой гарнизон. Судя по сообщению Лаврентьевской летописи, можно полагать, что Юрий оставил в городе свои основные войска, ибо «выеха Юрьи из Володимеря в мале дружине, урядив сыны своя в собе место, Всево[ло]да и Мстислава». Его сопровождали племянники Константиновичи — Василько, Всеволод и Владимир. На Сити, где возник стан Юрия Всеволодовича, стали собираться войска. Между тем татары подошли к Владимиру и 2 февраля 1238 г. осадили его. Ровно через неделю он был взят, жителей перебили до «сущего младенца».60 Был взят также и Суздаль. Захватив Владимир «оканнии ти кровопиици, и ови идоша к Ростову, а ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и ти плениша все по Волзе, доже и до Галича Мерьского, а ини идоша на Переяславль, и то взяша, и оттоле всю ту страну...».61 В конце февраля произошла кровопролитная битва на Сити. Татары вновь применили обходной маневр, и, несмотря на ожесточенное сопротивление, русские войска были перебиты. О том, насколько ожесточенным было сражение, можно судить по следующему факту: командующие войсками, владимиро-суздальские князья, были либо перебиты, либо захвачены в плен. Спасся только один Святослав. Погибли великий князь Юрий, его племянники Всеволод и Владимир. Василько попал в плен. Ярослав не успел подойти к Сити со своими войсками. Летописец кратко и скорбно подвел итоги заключительного боя: «бысть сеча зла».

Битва на Сити вписала последнюю страницу в историю Владимиро-Суздальской земли. Отныне история северо-востока Руси развивалась во взаимодействии с внешним фактором — политикой Золотой Орды. Страшная сила татаро-монгольского ига надолго вторглась в жизнь русского народа. Она не остановила развития и поступательного движения общества, но во многом их тормозила и деформировала. Татаро-монгольское иго было постоянным тормозом политического, экономического и культурного прогресса. По своей природе оно было материализованным символом регресса для всех народов Европы и Азии, от Балтики до берегов Тихого океана.62 И все же разгром Владимиро-Суздальской земли, массовое убийство жителей, почти полное уничтожение народного хозяйства не остановили поступательного движения русской истории. Государственность была сохранена. Значение этого фактора трудно переоценить. Сохранение статуса государства, несмотря на его классовый характер, во многом способствовало процессам, связанным с базисом и надстройкой общества, а следовательно, развитию общественного строя и политическим и экономическим отношениям. Роль государства в этот критический период русской истории была исключительно важной. Значение сохранения государственности, видимо, в известной степени понимали и современники. Пример Волжской Болгарии, буквально развалившейся под ударом монголов за полтора года, был перед глазами. Вот почему летописная запись о восшествии Ярослава звучит необычайно торжественно и подразумевает определенный контекст: «Ярослав сын Всеволода великого седе на столе в Володимери. И бысть радость велика хрестьяном ихже избави Бог рукою своею крепкою, от безбожных Татар, и поча ряды рядити, яко пророк глаголет Богове суд твои церкви дажь, и правду твою сынови царстви, судити людем твоим в правду, и нищим твоим в суд, и потом утвердися в своем честном княжении».63 Летописец подчеркивает, что обычный порядок, традиция государственного устройства сохранены. Князь рядит ряд с вечем, заключает договор, садится на стол великого княжения во Владимире, управляет и судит. Другими словами, подчеркнуты обычность, возвращение к нормальной практике жизни общества, к повседневному функционированию государственных институтов. В Лаврентьевской летописи в статье под 1238 г., где помещено сообщение о начале княжения Ярослава, читаем: «Тогож лета было мирно».64 Эта запись даже выделена киноварью. Еще, пожалуй, более определенно сказано в своде 1480 г. В памятнике также сообщается о начале правления внука Юрия Долгорукого: «Ярослав же, сын великого князя Всеволода Юрьевича, пришед седе на столи в Володимери и обнови землю Суждальскую и церкви очистив от трупия мертвых и кости их сохранив и пришелци утеши и люди многи собра. И бысть радость велика християном, их же избави Бог рукою своею крепкою от безбожных Татар».65 Как видим, здесь также акцентируется внимание на том, что государственная власть сохранилась, восстановились ее традиции, одновременно началось «обновление» земли, «сбор» населения, реконструкция разрушенного и уничтоженного. Продолжалась жизнь, правда, уже в новых условиях развития. Начался ее новый этап. Летописец превосходно это понимает и подчеркивает в тексте. С ним трудно не согласиться. Действительно, начался новый период истории русского народа. На смену Владимиро-Суздальской Руси шла Русь Московская.

Примечания

1. ПСРЛ. Л., 1926—1928. Т. I. Стб. 370.

2. Там же. Стб. 374.

3. Там же. Стб. 370. — Министериалы-тиуны имели дома, усадьбы и большое имущество, если их грабило «благодарное» население.

4. Там же.

5. Там же. Стб. 369—370.

6. Там же. СПб., 1908. Т. II. Стб. 590.

7. Там же. Т. I. Стб. 371. — Подобное положение превосходно иллюстрирует двойственность княжеской власти в период феодальной раздробленности. Она была совершенно необходима всему феодальному классу для обуздания, подавления смердов и ремесленников, но прежде всего крестьянства — этого основного и главного антагониста правящего класса.

8. ПСРЛ. Т. I. Стб. 371—372.

9. Там же. Стб. 372—373.

10. Там же. Стб. 373. — Здесь и далее пунктуация наша.

11. Там же. Стб. 383—386.

12. Там же. Стб. 386.

13. Там же. Стб. 387.

14. Там же. Стб. 432—434.

15. Там же. Стб. 382—390, 400, 420—421.

16. Там же. Стб. 388.

17. Там же. Стб. 380—381.

18. Там же. Стб. 394—396; ср.: стб. 397—400.

19. Там же. Стб. 405—407.

20. Там же. Стб. 412.

21. Там же.

22. Там же. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 96. — Старейшинство только в потомках Владимира Мономаха. Ольговичи, например, к этой линии князей не принадлежали.

23. Там же. С. 98—100.

24. Там же. С. 99.

25. Там же. С. 100.

26. Там же. С. 108.

27. Там же. С. 109.

28. Там же. С. 110.

29. Там же.

30. Там же. С. 112.

31. Там же.

32. Там же. С. 114.

33. Насколько ожесточенно протекала борьба за власть в XIII в. на севере от Киева, показывают события в Рязанской земле, где местный князь Глеб Владимирович, пригласив своих родных и двоюродных братьев «на снем», почти всех их перебил (пятерых из шести). Цель этой акции, как указывает летописец, — стремление убийцы «прияти себе всю власть» (ПСРЛ. Т. XXV. С. 115).

34. ПСРЛ. Т. XXV. С. 115.

35. Там же.

36. Там же.

37. Там же. С. 122.

38. Там же. С. 123.

39. Там же.

40. Там же. С. 125.

41. Там же. Т. I. Стб. 451.

42. Там же. Стб. 459.

43. Пашуто В.Т. Особенности структуры Древнерусского государства // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Шушарин В.П., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 115.

44. ПСРЛ. Т. XXV. С. 116—117.

45. Там же. Т. I. Стб. 452—453.

46. Тм же. Т. XXV. С. 116—117.

47. Там же. С. 117.

48. Там же. Т. I. Стб. 508.

49. Там же. Стб. 447.

50. Там же. Стб. 453.

51. Там же. Стб. 459. — О значении нашествия татаро-монгол как крайне отрицательного фактора, сказавшегося на социально-политическом, культурном и этническом развитии Руси и ее соседей, см. работы: Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977; Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси // Феодальная Русь и кочевники. М., 1968. С. 168—172; Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1974; Назаров В.Д. Русь накануне Куликовской битвы // Вопросы истории. 1978. № 8. С. 98—114.

52. ПСРЛ. Т. I. Стб. 460.

53. Медведев А.Ф. Основание и оборонительные сооружения Городца на Волге // Культура Древней Руси. М., 1966. С. 166—167; Седов В.В. Две заметки по археологии Суздаля // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 61—62 и др.

54. ПСРЛ. Т. XXV. С. 126.

55. Там же.

56. Трагедия русского рыцарства предвосхитила поражения рыцарей Европы. Через сто лет тактика индивидуального боя — поединка потерпела крах. В 1346 г. в битве при Креси, ставшей классической из-за бесчисленных упоминаний в учебниках тактики, французское рыцарство было разбито английскими пехотинцами — лучниками, действовавшими коллективно и исполнявшими приказы одного командира.

57. ПСРЛ. Т. XXV. С. 127.

58. Там же.

59. Там же. Т. I. Стб. 461.

60. Там же. Стб. 461—463.

61. Там же. Стб. 464.

62. Страшные последствия нашествия монгол заключались не только в уничтожении миллионов людей, но и в потере рядом народов собственной государственности, культуры, языка, религии и в конечном счете в ассимиляции и исчезновении их с исторической арены.

63. ПСРЛ. Т. I. Стб. 467.

64. Там же.

65. Там же. Т. XXV. С. 130.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика