Александр Невский
 

«Мертвые сраму не имут!». Декабрь 1237 г.

И стал воевать царь Батый окаянный Рязанскую землю и пошел ко граду Рязани. И осадил град, и бились пять дней неотступно.

Повесть о разорении Рязани Батыем

Хан Батый до битвы с князем Юрием держал в кулаке все свои тумены, но как только разгром рязанских войск стал свершившимся фактом, распустил их по всему княжеству. Он прекрасно понимал, что нет сейчас силы, которая могла бы ему противостоять на рязанской земле, а потому ничем не рисковал, разделяя войска. Тысячи людей из сельской местности бежали в укрепленные города, надеясь переждать опасность и отсидеться за крепостными стенами, не подозревая, что эти самые казавшиеся столь надежными места станут для них смертельной ловушкой. Рязанское княжество — земля пограничная, стычки и сражения с половцами происходили регулярно, а потому местное население неоднократно укрывалось от вражеских набегов за городскими валами. Ну а поскольку половцы штурмовать города действительно не умели, то такой образ действий жителей Рязанской земли считался довольно надежным, поскольку был проверен временем. Однако, как это ни странно прозвучит, подобный опыт сыграл с порубежниками злую шутку — не обладая информацией относительно монголов во всех подробностях, среди них появилось мнение, что незваные пришельцы такие же вояки, как и половцы, а потому многие из жителей княжества стали действовать по шаблону. Стоя на крепостных стенах своих городов и наблюдая за разъезжающими внизу кочевниками, многие из ратников думали, что незваные гости покрутятся вокруг, разграбят окрестности и схлынут обратно в степи — так бывало, и не раз. Но никто не знал, что это пустые надежды.

По приказу хана половина орды выступила на Рязань, а остальная рассыпалась по всему княжеству: «И стал воевать Рязанскую землю, веля убивать, рубить и жечь без милости. И град Пронск, и град Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей побил без милосердия. И текла кровь христианская, как река сильная, грех ради наших» («Повесть о разорении Рязани Батыем»). Белгород с Ижеславлем были стерты с лица земли и больше никогда не возродились, Пронск взят в осаду, а Переславль-Рязанский сожжен. Отряды степняков подошли к Зарайску и появились в окрестностях Ростиславля, десятки сел и погостов были опустошены степной саранчой, и те, кому удалось укрыться в холодных и заваленных снегом лесах, должны были считать это великим счастьем. Но самой главной бедой оказалось то, что возглавить оборону Рязанской земли в этот момент было некому — все князья погибли в битве с ордой, Олег Красный томился в плену, а Ингварь Ингваревич отсиживался в далеком Чернигове. Каждый житель княжества оказался предоставлен своей судьбе, и у большинства она оказалось страшной, поскольку выбор был невелик — либо погибнуть от кривой монгольской сабли, либо попасть в плен. В результате стремительных рейдов и облав было захвачено большое количество пленных, которых сгоняли под стены Рязани и Пронска. А вот до Мурома в этот раз Батыевы руки не дотянулись, поскольку он лежал несколько в стороне от главного маршрута вторжения, но хан прекрасно помнил, что такой город есть, и со временем планировал заняться им всерьез. Но это будет потом, а сейчас перед ханом стояли две задачи, которые требовали немедленного решения, — Рязань и Пронск. В отличие от стольного града княжества Пронск, хоть и считался городом-крепостью, не был так сильно укреплен, его оборонительные сооружения не были столь мощными, как в Рязани, да и количество жителей было гораздо меньше. И потому он вряд ли мог продержаться больше двух дней, особенно учитывая тот факт, что князя в городе не было, а соответственно, не было и дружины. После взятия и разгрома этого города монголы двинулись под Рязань, на соединение с главной ордой.

* * *

Стольный город земли рязанской был осажден 16 декабря 1237 г., в день памяти пророка святого Аггея. Дружинников, которых оставил князь Юрий для охраны своей семьи, было немного, зато очень велико было число беженцев из окрестных сел, которые надеялись укрыться за рязанскими стенами. Руководивший обороной воевода вооружил всех, способных держать в руках оружие, включая стариков и подростков, жителей делили на десятки и сотни, во главе которых ставили имевших боевой опыт гридней, и за каждым отрядом закрепили свой участок стены. Княжеские оружейные были очищены, на площади перед собором с возов раздавали мечи, копья, секиры и прочее воинское снаряжение. Сотни жителей города, стоя на городских валах и стенах, поливали их водой, превращая в неприступные ледяные горы, где монгольская пехота поломает свои ноги. Орду ждали, и потому, когда примчавшийся разведчик сообщил, что степняки уже на подходе к городу, паники не было — спешно закрыв городские ворота, их стали закладывать камнем, опасаясь вражеских таранов. Сразу же ударили в набат, извещая о том, что беда, которую ждали, пришла, и густой, протяжный голос колокола поплыл над древней Рязанью, окрестными селами и засыпанными снегом лесами. Горожане и крестьяне, хватая оружие, бежали на городские валы, занимали места на башнях и городницах, под чанами со смолой и кипятком разводили костры, поднимали наверх связки стрел и сулиц. Груды камней и бревен высились на боевых площадках, вдоль частокола, который шел по гребню стены, встали сотни лучников, а личная дружина воеводы расположилась на площади у Спасского собора как резерв.

На что они надеялись? Прежде всего на мощнейшие укрепления Рязани, которые были очень внушительны, а также на то, что, возможно, придут на помощь князь Роман Коломенский и суздальцы. Город Рязань был расположен очень удобно — на обрывистом берегу Оки, что делало штурм с этой стороны практически невозможным, поскольку летом река представляла серьезную преграду, а зимой крутые прибрежные откосы не давали возможности организовать штурм. А вот со стороны поля город был защищен глубоким рвом и могучими земляными валами, от 8 до 10 м в высоту, на которых стояли мощные дубовые стены и башни. Сами стены представляли рубленые клети, наполненные плотно утрамбованной землей и камнями, а сами башни (вежи) были немного выдвинуты за линию стен с целью обстрела штурмующих с фланга и покрыты четырехскатной кровлей. Был в Рязани и свой небольшой Детинец, возвышавшийся над остальным городом, где находились княжеские хоромы, а также терема бояр и воевод. Общий периметр главной линии обороны достигал 3,5 км, что ввиду немногочисленности профессиональных воинов делало защиту укреплений затруднительной, но тут на помощь пришли зима и погодные условия. Залив на морозе городские укрепления водой, рязанцы сделали их практически недоступными для вражеской пехоты, и покрытые ледяной коркой валы и стены ярко блестели в лучах зимнего солнца. Очевидно, этот блеск и ввел в смущение монгольского хана, который никогда не видел чего-либо подобного — что ж, рязанцы его удивили, теперь его очередь их удивить.

Очевидно, хан по своему обычаю предложил защитникам сдаться на его милость, но о том, что такое милость Батыева, люди были наслышаны, а потому получил степной владыка решительный отказ, после чего развил весьма бурную деятельность. По его приказу тысячи пленников стали окружать осажденную Рязань частоколом, лишая защитников любой возможности побега и спасения из города — лишь со стороны Оки никто ничего не огораживал, но там постоянно находились монгольские разъезды. Одновременно разбирались на бревна для осадных машин дома в ближайших деревнях и селах, из лесов потащили поваленные стволы деревьев, вязали и сколачивали сотни лестниц, а тем временем конные лучники подъезжали на расстояние выстрела к валам и посылали стрелы в толпившихся на стенах защитников. Но хан не хотел терять ни минуты драгоценного времени — он прекрасно понимал, что настоящих войск в городе нет, а на укреплениях стоят с оружием в руках лишь крестьяне да вчерашние ремесленники, торговцы, мастеровые и прочий не военный люд. И потому распорядился, что как только будут изготовлены осадные лестницы, сразу же идти на приступ, который не прекращать ни на час — пусть тумены атакуют по очереди. Очевидно, что именно исходя из соображений того, что ему противостоит всего лишь городское ополчение, Батый отказался от массированного применения камнеметов и других метательных орудий, резонно рассудив, что на заснеженных просторах Руси ему негде будет пополнить запасы каменных ядер и глыб, а также зажигательной смеси. Все это он решил держать про запас и использовать в крайнем случае, а пока положиться лишь на огромный численный перевес да воинское мастерство своих нукеров.

* * *

Приступ начался под вечер 16 декабря и с тех пор не прекращался ни на минуту в течение пяти дней. Сначала монгольские всадники волна за волной подъезжали к городским укреплениям и пытались, засыпав горожан стрелами, прогнать их со стен. В ответ их самих стали поражать из луков и самострелов, а сами защитники укрывались за идущим по краю городниц деревянным частоколом из дубовых стояков. Тысячи спешившихся нукеров посылали зажженные стрелы в город, пытаясь вызвать пожары, но женщинам и детям пока удавалось справляться с этой напастью — их либо заливали водой, либо забрасывали снегом. А потом загрохотали монгольские барабаны, и орда ринулась штурмовать стены, наступая со всех сторон, кроме реки. Быстро завалив ров громадными вязанками хвороста, ханские воины полезли на вал — одни ударами топоров вырубали в ледяной корке ступени, другие, бросив на крутые склоны лестницы, быстро карабкались наверх, таща за собой другие, чтобы по ним уже подняться на стены. На столпившихся у подножия стен и башен монголов, а также на тех, кто карабкался на вал, сверху полились смола и кипяток, полетели камни, бревна и глыбы льда, русские ратники сбивали степняков стрелами и сулицами. Лестницы, на которых гроздьями висели ханские нукеры, длинными рогатками отталкивали от стен или кидали на них тяжелые бревна, после чего они с треском ломались, и кочевники кувырком летели с вала в ров, где их топтали ноги соотечественников, идущих на штурм. Тех же багатуров, которым удалось добраться до верха частокола, кололи рогатинами, рубили мечами и топорами, резали засапожными ножами. Рязанцы отразили страшный монгольский натиск, и штурмующие отхлынули, но защитники даже порадоваться не успели — на приступ шли свежие тумены, и даже на отдых у русских уже не было времени.

Ночь прошла в грохоте сражения, которое шло по всему периметру стен, которые ограждали город со стороны равнины — под утро монголы закончили сооружение стенобитных орудий и покатили их к городским воротам. От тысяч зажженных стрел, выпущенных в город, занялись пожары, которые уже не успевали тушить, — мало того, ханским лучникам удалось поджечь кровлю одной из башен, и теперь она пылала костром. Но Рязань сражалась — ров и склоны валов были завалены монгольскими телами, стоя на стенах, под дождем стрел, защитники продолжали рубить взбиравшихся сплошным потоком визжащих степняков, а новые воины заменяли раненых и павших. Но защитников становилось все меньше и меньше, а монгольский натиск не ослабевал ни на минуту — к воротам подползли тараны и со страшным грохотом ударили в окованные створы. Нукеры, раскачивающие бревна, от стрел, камней и копий были защищены навесами, но сверху лили смолу, кидали факелы и горящие головни, сыпали угли, и в итоге один из таранов полыхнул костром. Снова наступила ночь, но битва продолжала греметь, и кровь

ручьями стекала по крутым откосам валов, а монголы все лезли и лезли на стены непокорного города. Но по-прежнему крепко стояли русские ратники, сдерживая на валах Рязани степную нечисть, и все усилия атакующих никак не могли увенчаться успехом.

И снова был день, а потом снова наступила ночь, но монголы продолжали карабкаться по валам, стараясь залезть на городницы и закрепиться на стенах. Ярко пылали в ночи подожженные частокол и башни, рушились обгоревшие укрепления, огнем был охвачен весь город, потому что тушить было уже некому — все рязанцы, включая и женщин, отражали натиск степняков. А он по-прежнему не ослабевал, и по-прежнему упорно карабкались наверх багатуры, только сил у русских ратников уже практически не оставалось, потому что многодневное сражение их страшно вымотало. Удары таранов разбили городские ворота, но монгольская атака захлебнулась, так и не начавшись, — проездные проходы в башнях были завалены камнями и кирпичом, а потому проникнуть в город никакой возможности для кочевников здесь не было. Держалась Рязань, пусть из последних сил, но держалась!

Однако всему на свете есть предел. Непрерывный пятидневный бой вымотал защитников до такой степени, что они буквально валились с ног от усталости и с трудом держали в руках оружие. Раненых и убитых уже некому было заменять, даже дети стояли на рязанских валах, помогая взрослым отражать монгольские приступы, но ничто уже не могло спасти гибнущий город. Полностью выгорели и превратились в пепел несколько башен, прогорев, рухнул участок стены, и именно туда монгольские полководцы решили нанести главный удар. Атаковать решили сразу по всему периметру укреплений — даже со стороны Оки один из отрядов решил попытать удачу и преодолеть ледяные откосы. Настал последний день Рязани.

«А в шестой день спозаранку пошли поганые на город — одни с огнями, другие со стенобитными орудиями, а третьи с бесчисленными лестницами — и взяли град Рязань месяца декабря в 21 день» («Повесть о разорении Рязани Батыем»). Очевидно, немногочисленные защитники просто физически не сумели остановить лавину монгольских воинов, нахлынувших со всех сторон, и были буквально сметены ею. О том, что после этого происходило на улицах Рязани и как глумились озверелые степняки над павшим городом, сохранились красноречивые летописные свидетельства. «И взяли татары приступом город двадцать первого декабря, на память святой мученицы Ульяны,... а людей умертвили, — одних огнем, а других мечом, мужчин, и женщин, и детей, и монахов, и монахинь, и священников; и было бесчестие монахиням, и попадьям, и добрым женам, и девицам перед матерями и сестрами. И, перебив людей, а иных забрав в плен, татары зажгли город. И кто, братья, из оставшихся в живых не оплачет это, — какая горькая и мучительная смерть их постигла» (Тверская летопись). О том же свидетельствует и Лаврентьевский летописный свод: «А пленников одних распинали, других — расстреливали стрелами, а иным связывали сзади руки. Много святых церквей предали они огню, и монастыри сожгли, и села, и взяли отовсюду немалую добычу»; «...и всех жителей его земли перебили, не пощадили и детей, даже грудных» — это уже Ипатьевский свод, Галицкая летопись.

И пусть эти летописные своды составлялись в разных русских землях, но везде видна одна мысль — то, что сотворилось в Рязани, было делом на Руси неслыханным, погром, который там устроили монголы, показал, какой страшный и безжалостный враг пришел на Русскую землю. «И пришли в церковь соборную Пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину, мать великого князя, со снохами, и прочими княгинями посекли мечами, а епископа и священников огню предали — во святой церкви пожгли, а иные многие от оружия пали. И во граде многих людей, и жен, и детей мечами посекли, а других в реке потопили, а священников и иноков без остатка посекли, и весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязанское, и сродников рязанских князей — князей киевских и черниговских — захватили. А храмы божии разорили и во святых алтарях много крови пролили. И не осталось во граде ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые» («Повесть о разорении Рязани Батыем»). Но дело даже не в том, что Рязань подверглась страшному разгрому, а население было безжалостно вырезано, — степные варвары не просто жгли и грабили, они осквернили само место, где стоял большой и богатый русский город, бывший столицей удельного княжества. После погрома в декабре 1237 г. Рязань еще какое-то время будет влачить жалкое существование, которое даже сравнить будет невозможно с той красотой и величием, которые отличали этот древний и славный город. А люди просто перестанут селиться в этом скорбном месте, оскверненном дикими завоевателями и напоминавшем большую братскую могилу. Жизнь в бывшем стольном городе затухнет, а столица княжества будет перенесена в Переславль-Рязанский, который в 1778 году по указу Екатерины II в память о богатом историческом прошлом древней столицы переименуют в Рязань.

Я уже отмечал, что в отличие от представителей средневековой Европы русский народ всегда отличался чистоплотностью и был в этом, да и во многом другом гораздо культурнее этих самых европейцев. А теперь представьте, что творилось на улицах русских городов, когда на них врывались озверелые монголы, которых до этого и мыли-то один раз в жизни, при рождении, потому что считалось — если ты умываешься водой, то смываешь с себя счастье. Дикая вонь и смрад, которые исходили от провонявших и пропотевших завоевателей, опускались на русские города и деревни, и хуже всего было тем женщинам, которые попадали в грязные руки разъяренных нукеров. То, что вытворяли с пленницами воины дикой орды, не укладывалось в голове русского человека того времени, а потому многие из женщин предпочитали смерть плену. И теперь, я думаю, самое время рассказать о том, что произошло с женой князя Федора Юрьевича Евпраксией после гибели мужа в ставке Батыя.

* * *

Об этом подробно рассказывает «Повесть о Николе Заразском», которая, как и «Повесть о разорении Рязани Батыем», основана на официальных летописных сведениях и на народных преданиях. А начинается эта «Повесть» тем, что в ней рассказывается о том, как в 1225 г. из Херсонеса Таврического в земли Рязанского княжества прибыл чудотворный образ Николы Корсунского. Чудотворная икона осталась в пределах владений князя Федора, там, где теперь находится город Зарайск, а князь Юрий Ингваревич построил в тех местах храм Святого Николая Корсунского. А вот дальше сообщается, что князь Федор «сочетался браком, взяв супругу из царского рода именем Евпраксию. И вскоре и сына родил именем Ивана Постника». Трудно сказать, какого царского рода была Евпраксия, но на Руси в те времена знали только одного царя — византийского императора. Однако Византийская империя в те времена как таковая не существовала в природе, поскольку IV Крестовый поход стер ее с политической карты, зато правившая Никейской империей династия Ласкарисов считала себя преемницей императоров древнего Константинополя. Вполне возможно, что Евпраксия приходилась родственницей правившего в Никее Иоанна III Дуки Ватаца, и в том, что ее выдали замуж за наследника рязанских земель, нет ничего удивительного — положение империи было далеко не блестящим, и подобный брак выглядел очень престижным как для одной стороны, так и для другой. Времена, когда русские князья брали с боем византийских принцесс, давно канули в Лету, и в том, что родственница Никейского императора, которые сами происходили из довольно незнатного рода, оказалась на Северо-Восточной Руси, нет ничего удивительного. И жили князь Федор с женой счастливо до тех пор, пока в лютую зиму 1237 г. к рязанским рубежам не подошла монгольская орда.

Нам уже известно, как и почему погиб князь Федор в ставке Батыя, но не менее трагической была судьба его жены и малолетнего сына — страшная беда, которая пришла на Рязанскую землю, уравняла всех — и князя, и простого смерда.

А дальше можно предположить две версии развития событий — по одной из них все происходит так, как описано в «Повести», — узнав о смерти мужа, княгиня выбросилась из своего высокого терема в Рязани. По другой версии, можно предположить следующее — понимая, что война с монголами будет очень трудной и как развернутся события, невозможно предсказать, князь Федор отправляет свою семью подальше от возможного театра боевых действий, на северо-запад, в район Зарайска, где находится его вотчина. Но монголы добрались и туда, а потому, не желая попасть к ним в руки и отдавая себе отчет в том, что ждет ее в плену, Евпраксия вместе с сыном на руках бросается на землю с «превысокого своего храма» — возможно, того самого храма Николая Корсунского, который заложил Юрий Ингваревич. На это косвенно указывает и сообщение из «Повести»: «И зовется с тех пор великий чудотворец Николой Заразским по той причине, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном князем Иваном сама себя «заразила» (расшиблась до смерти)». А вот что написал по этому поводу академик Д.С. Лихачев: «От этого якобы и место, где «заразилась» Евпраксия, стало называться Заразским. Перед нами, следовательно, типичное для средневековой литературы объяснение названия города. На самом деле название Заразска (ныне Зарайска) вряд ли может быть так объясняемо и скорее должно производиться от находящихся близ него «зараз» — оврагов». Возможно, так оно и есть, но мне лично легенда про Евпраксию нравится больше, потому что в ней сплелось все — и великая любовь, и великая ненависть к врагу, и желание княгини даже в последние минуты жизни остаться достойной своих великих родичей — императоров. Когда же схлынет мутная волна нашествия, то тело князя Федора привезут к храму Николая Корсунского и похоронят вместе с женой и сыном, поставив над их могилами каменные кресты — пусть и после смерти, но они снова будут вместе.

Закончить же рассказ о страшной и героической судьбе Рязанской земли мне хотелось бы словами из «Повести о разорении Рязани Батыем»: «Был город Рязань, и земля была Рязанская, и исчезло богатство ее, и отошла слава ее, и нельзя было увидеть в ней никаких благ ее — только дым, земля и пепел».

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика