Александр Невский
 

Приложение. Историки-евразийцы о монголо-татарском нашествии

Система взглядов на монголо-татарское завоевание и его роль в истории Руси, разработанная русской дореволюционной историографией, легла в основу работ по этой теме белоэмигрантской исторической «школы» евразийцев. Работы историков этой «школы» интересно рассмотреть подробнее, так как многие их теории до сих пор повторяются современными авторами.

«Евразийство» было одним из наиболее влиятельных литературно-философских течений русской белой эмиграции 1920-х — начала 1930-х годов. Книги «Евразийского книгоиздательства» выходили в Харбине, Берлине, Белграде, Праге, Париже. В Берлине в 1923—1927 гг. издавался периодический орган евразийцев — «Евразийский временник», а в Париже — журнал «Евразийская хроника». В ряде европейских городов (Париж, Прага и др.) постоянно функционировали «евразийские» клубы и семинары.

Евразийское движение зародилось в начале 1920-х годов, в обстановке глубокого кризиса русской белоэмиграции. Полным провалом закончились попытки силой свергнуть советскую власть; Советское государство не только выстояло, но и начало успешную работу по восстановлению разрушенного мировой войной и иностранной интервенцией народного хозяйства. В самой Западной Европе под давлением трудящихся масс все громче раздавались голоса за признание Советской России, за установление с ней нормальных дипломатических и торговых отношений. В обстановке послевоенного кризиса и ожесточенных классовых боев европейского пролетариата собрались международные конференции в Генуе и Гааге, на которых советская делегация заявила о твердой решимости советской власти проводить свою, независимую от Запада политику, об отказе от уступок в принципиальных вопросах. Все это создавало в рядах белой эмиграции атмосферу безнадежности и подавленности.

С другой стороны, в связи с обострением классовой борьбы в Западной Европе в среде белоэмигрантов произошло «крушение европейских идеалов»: контрреволюционная белоэмиграция уже не надеялась на активную военную помощь в борьбе с Советской Россией со стороны капиталистических государств Западной Европы, охваченных пожаром классовой борьбы.

В этих условиях идеологи белоэмиграции искали какую-то «третью силу», которая могла бы победить крепнувшую советскую власть. Поиски эти привели к возникновению «сменовеховства» — течения преимущественно белоэмигрантской интеллигенции, которая с началом нэпа надеялась на «мирное перерождение» советской власти и реставрацию капиталистических отношений, и «евразийства», идейная близость которых несомненна.

Выход из идейного тупика, в который зашла контрреволюционная белоэмиграция, «евразийцы» видели в теории «смены культур». Эта «смена культур», по мнению «евразийцев», должна была произойти в результате развития человеческого духа совершенно независимо от каких-либо материальных предпосылок. По утверждениям «евразийцев», «большевистская идеология», являясь разновидностью на русской почве гибнущей «западной культуры», тоже якобы переживала «глубокий кризис», а на смену ей шла «с востока» «евразийская культура», отличавшаяся «патриархальностью», «религиозным обоснованием» и в корне противоположная социализму. Согласно теории «евразийцев», в результате простой «смены культур» советская власть в России должна была исчезнуть, а на ее месте возникнуть «евразийское государство», представляющее собой своеобразную форму реставрации капиталистических отношений. Эта теория имела целью дать какую-то историческую перспективу белоэмиграции.

Свою идеалистическую «теорию» евразийцы старались обосновать историческим материалом. «Евразийским книгоиздательством» было выпущено в 1920-х годах много книг и статей по истории. Вышли книги И.Р. (есть основания считать, что под инициалами «И.Р.» писал Н.С. Трубецкой), Э. Хара-Давана, В. Иванова, П.И. Савицкого, Н.С. Трубецкого, статьи Я. Садовского, Б. Ширяева, С. Пушкарева и др. Особое внимание «евразийских историков» привлекала история монголов, которым они приписывали решающую роль в формировании «евразийской культуры и государственности».

Взгляды «исторической школы евразийцев» сложились под влиянием русской дореволюционной историографии, особенно «славянофильства» и «колонизационной теории» В.О. Ключевского. Однако если русские историки начала XX в. обогащали науку привлечением богатого фактического материала, то источниковедческая база «евразийских историков» была крайне скудной. По существу, «евразийцы» почти не привлекали для своих «исследований» источники и пользовались для иллюстрации исторических схем данными, которые содержались в работах историков прошлого. В книге евразийца Э. Хара-Давана, например, прямо говорилось, что сочинение написано «по историческим данным профессоров Ключевского и Платонова» (Э. Хара-Даван. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Белград, 1929, стр. 201).

Особенно большой шаг назад сделали «евразийцы» в методологическом отношении: евразийская «школа» отказалась даже от элементов экономического материализма, содержавшихся в работах лучших представителей русской дореволюционной историографии.

Очень сильное влияние на складывание взглядов «евразийцев» оказала книга немецкого философа-идеалиста Освальда Шпенглера «Закат Европы», появившаяся вскоре после Первой мировой войны. Шпенглерианское предсказание неизбежной гибели «европейской цивилизации», его теория «смены культур», релятивизм и философский идеализм лежали в основе исторических взглядов «евразийской школы».

«Евразийцы» отрицали существование объективных законов развития общества. С. Пушкарев утверждал в своих статьях, что «общезначимых законов исторического развития не существует, ибо история имеет дело с явлениями индивидуально-неповторимыми и качественно-своеобразными». Фактором, определявшим развитие исторического процесса, «евразийцы» считали духовное развитие в различных его проявлениях. По утверждению Я. Садовского, «главным двигателем в жизни человечества является этическая область». В связи с этим «евразийцы» придавали религии непомерно, на наш взгляд, большое значение в истории. «Религия есть совесть народа», она «должна дать русскому народу целостную методику жизни», «церковь должна воздействовать на хозяйственную жизнь страны», Московское государство «представляет из себя пример государства, базирующегося на религиозности, вросшей в быт», причем сама мысль об образовании государства «родилась под влиянием и действием объединяющей народ религиозности», — такими высказываниями буквально пестрят сочинения «евразийцев».

Один из теоретиков «евразийского» движения Я. Садовский так формулировал идейно-политические цели «евразийства»: «противопоставление духовной культуры материализму, утверждение религии основой культуры, отстаивание интересов личности против гнета коллектива, нации против нивелировки интернационала» («Евразийский временник», т. 4. Берлин, 1925, стр. 393).

«Евразийская историческая школа» полностью игнорировала не только классовую борьбу, но и само существование классов. Анонимный автор книги «Наследие Чингиз-хана» утверждал, что в своей политике и государственном строительстве Чингиз-хан опирался не на класс, не на национальность, а на «определенный психологический тип людей», которые «честь и высшие принципы» ставили выше страха и жажды благополучия и являлись в силу этого носителями «большой и положительной идеи» (И.Р. Наследие Чингиз-хана... Берлин, 1925, стр. 14, 15).

Об «едином туранском психологическом типе», не связанном никакой классовой или национальной принадлежностью, писал и другой евразийский историк, князь Н.С. Трубецкой.

В соответствии с идеалистическим осмыслением общественной жизни «евразийцы» создали свою собственную схему русского исторического процесса. Полнее всего она была изложена в «Наследии Чингиз-хана». Необходимо отметить, что изложенная в этой книге концепция являлась в значительной мере общей для историков «евразийской школы» и с появлением новых сочинений ее представителей только дополнялась и уточнялась.

Автор (под инициалами И.Р.) «Наследия Чингиз-хана» игнорировал первый период русской истории, историю Киевской Руси. По его мнению, «не только из Киевской Руси не возникла современная Россия, но это было даже и исторически невозможно», так как Киевская Русь являлась «группой княжеств, управлявшихся варяжскими князьями», и была «нежизнеспособна». Смысл русской истории, заявлял автор «Наследия Чингиз-хана», нужно искать в другом направлении — на Востоке: «...вся территория современного СССР некогда составляла часть монгольской империи, основанной великим Чингиз-ханом», и «в исторической перспективе то современное государство, которое можно назвать и Россией, и СССР, есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингиз-ханом».

Это произошло потому, продолжал И.Р., что территория России представляет из себя «систему степей» от Тихого океана до устья Дуная и в географическом отношении отличается «и от собственно Европы, и от собственно Азии», являясь «особым материком, особой частью света, которую в отличие от Европы и Азии можно назвать Евразией». Эта «особая часть света» — Евразия в целом, через существование «переходных типов», не только «представляет из себя географически и антропологически единое целое, но ее можно рассматривать даже как «до известной степени самодовлеющую хозяйственную область». В силу такого единства — географического, антропологического и хозяйственного — «государственное объединение Евразии было с самого начала исторической необходимостью», и народ, взявший на себя эту задачу, делал исторически прогрессивное и необходимое дело.

Таким народом, по мнению автора, не могли быть русские, болгары или хазары, ибо «народ, овладевший той или иной речной системой, оказывался хозяином одной определенной части Евразии». Только «система степей», протянувшихся по всей Евразии, связывала ее в единое целое, и «народ, овладевший системой степей, оказывался господином всей Евразии». Таким народом были монголы.

С этих исходных позиций автор «Наследия Чингиз-хана» и оценивал роль и значение монголо-татарских завоеваний в истории «Евразии»: «Чингиз-хану удал ось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, задачу государственного объединения всей этой части света»; «завоевывая Евразию и государственно ее объединяя, Чингиз-хан совершал дело исторически необходимое и осуществлял вполне реальную, самой природой поставленную историческую задачу». В представлении «евразийцев» кровавое и опустошительное монгольское завоевание «было делом созидательным и для самой Евразии в конечном итоге полезным», а прославившийся своими жестокостями Чингисхан «выступал как осуществитель творческой миссии, как созидатель и организатор исторически ценного здания»! «Евразийцы» забыли известные всем факты гибели под ударами монгольских завоевателей древних цивилизаций, длительную полосу упадка, которую переживали подвергнувшиеся монгольскому нашествию страны, потопленные в крови народные восстания против завоевателей, тяжкое иноземное иго, высасывавшее из покоренных народов все живые соки, замедлявшее их экономическое, политическое и культурное развитие, — историческая правда не укладывалась в их надуманную «схему».

В соответствии с трактовкой «Евразии» как единой монгольской империи, «мировой» по своему характеру, И.Р. первоначально отводил Руси роль одного из многочисленных монгольских «улусов», значение которого впоследствии неизмеримо возрастает только потому, что «Русское государство явилось наследником, преемником, продолжателем исторического дела Чингиз-хана». Русь сумела перенять «монгольскую государственную идею» и занять место монголов в политической системе Евразии, под непосредственным воздействием «монгольской государственной идеи» образовалось московское государство. «Государственное объединение русских земель под властью Москвы, — утверждал И.Р., — было прямым следствием татарского ига». Правда, монгольская государственная идея подвергалась на Руси определенной обработке, получив под влиянием «византийских государственных идей и традиций» новое, «христианско-византийское обоснование».

Дальнейшее содержание русской истории автор «Наследия Чингиз-хана» видел в том, что Русь взяла на себя исторически необходимую задачу объединения Евразии, переняв ее у монголов, в результате чего произошла «замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву». Традиции преемственности с политикой монгольских ханов якобы поддерживались русскими царями до Петра I, с которого началась «измена монгольской идее», «европеизация России», что, по мнению И.Р., имело самые отрицательные последствия и в конце концов привело Россию к революции.

Основные положения И.Р. о «Евразии» как «особом материке», об исторической обусловленности монгольских завоеваний, о положительной роли монголов в создании «евразийской» государственности и культуры, о Руси как «наследнице» монгольской империи развивались и дополнялись в работах других историков «евразийской школы».

Н.С. Трубецкой в статье «О туранском элементе в русской культуре» (1925 г.) подчеркивал мысль об огромном положительном влиянии на русскую культуру и государственность монголов и вообще «туранского народа» (к «туранскому народу» Н. Трубецкой относил «угрофинские племена», «самоедов», «тюрков», «монголов» и «маньчжур», объединяя их в «единый туранский психологический тип»). По мнению Н.С. Трубецкого, перенимание русским народом характерных для «туранского психологического типа» черт (устойчивость убеждений, сила, религиозность) явилось «благоприятным условием» для образования русского государства, и «туранское влияние» для Руси «в общем было положительно»: «Московское государство возникло благодаря татарскому игу. Русский царь явился наследником монгольского хана: «свержение татарского ига» свелось к замене татарского хана православным царем и к перенесению ханской ставки в Москву. Произошло обрусение и оправославление татарщины, и московский царь оказался носителем этой новой формы татарской государственности».

В 1926 г. в книге «Евразийство. Опыт систематического изложения», являвшейся, по существу, официальным изложением программы «евразийцев», подобная схема русского исторического развития была снова подтверждена. В разделе «Общие положения» указывалось: «Термином «Евразия» мы означаем особый материк, как место развития специфической культуры, евразийской и русской... Культурное и географическое единство Евразии сказывается в ее истории, определяет ее хозяйственное развитие, ее самосознание и ее историческую миссию в отношении Европы и Азии... Впервые евразийский культурный мир предстал на сцене как целое в империи Чингиз-хана... Монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. Они ориентировали к этой задаче евразийские национальные государства, прежде всего и больше всего — Московский улус. Это Московское государство, органически выросшее из Северо-Восточной Руси.., заступило место монголов и приняло на себя их культурно-политическое наследие».

С. Пушкарев в статье «Россия и Европа в историческом прошлом» (1927 г.) шел еще дальше в оправдании монгольских завоеваний. Он выступал против взгляда на Русь XIII в. как на «сторожевой пост» по охране европейской цивилизации от монгольских завоевателей и утверждал, что восточными соседями-кочевниками русский народ «мирно уживался гораздо легче, чем с соседями западными», и даже больше того — «татары защищали Россию от Европы»!

Старался доказать «благотворное» влияние монгольского ига на русский народ и евразиец Б. Ширяев. В статье «Национальное государство на территории Евразии» он возражал против довольно распространенного в буржуазной историографии деления истории России на три периода: Киевский, Московский и Петербургский, и считал единственной «великой гранью» в русском средневековье события монголо-татарского нашествия. «Монгольское иго, — писал Б. Ширяев, — вызвало русский народ из провинциализма исторического бытия мелких разрозненных племенных и городских княжеств так называемого удельного периода, на широкую дорогу государственности, объявшей, в конце концов, весь русский народ в совокупности». По его мнению, именно во время ига и под влиянием татарской политики происходил «генезис русской государственности. Она возникла под внешним давлением опеки монгольской государственной власти».

Весьма положительно оценивал влияние монголо-татарского ига на Русь евразиец Э. Хара-Даван, автор книги «Чингиз-хан как полководец и его наследие». Он повторял типичное для евразийцев утверждение о решающей роли монголов в формировании русской государственности:

«Влиянием монгольского владычества эти (русские. — В.К.) княжества были слиты воедино, образовав сначала Московское царство, а впоследствии Российскую империю». Сама татарская политика на Руси, по мнению Э. Хара-Давана, была направлена прежде всего на формирование русской государственности: «...монголы приступили к собиранию и организации Руси, подобно своему государству, ради водворения в стране порядка, законности и благополучия... В результате такой политики монголов они дали покоренной ими стране основные элементы будущей московской государственности: самодержавие (ханат), централизм, крепостничество». Кроме того, утверждал Э. Хара-Даван, монголо-татарское иго «сильно отразилось и на культуре русского народа, и далеко не в одном только отрицательном смысле». В качестве примеров «положительного влияния» ига автор называл обеспечение безопасности торговых и культурных связей с Востоком, влияние татар на быт, административные учреждения, военное искусство, «укрепление православия» и даже на то обстоятельство, что «монгольское иго влило известный процент монгольской крови в кровь русского народа. Прилив свежей, посторонней крови создает условия для рождения талантов и гениев». Монгольское иго, заключал Э. Хара-Даван, было для Руси «превосходной, хотя и тяжелой школой, в которой выковалась московская государственность и русское самодержавие».

К числу историков «евразийской школы» относился в 1920-х — начале 1930-х годов и Г. Вернадский. Он в полной мере соглашался с традиционной для евразийцев схемой русского исторического процесса и места в русской истории монголо-татарского завоевания.

В статье «Два подвига св. Александра Невского», опубликованной в 1925 г. в «Евразийском временнике», Г. Вернадский писал о том, что монгольское завоевание Руси было в значительной степени оправдано тем, что иначе русские земли попали бы под власть западных государств, и только монголы предотвратили это. «Русь могла погибнуть в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта не могла. Предстояло выбирать между Западом и Востоком. Даниил Галицкий выбрал Запад... Александр Невский выбрал Восток и под его защитой решил отбиваться от Запада». Г. Вернадский хвалил Александра Невского за его «смирение» по отношению к Орде и так оценивал русско-татарские отношения: «Александр видел в монголах дружественную в культурном отношении силу, которая могла помочь ему сохранить и утвердить русскую культурную самобытность от латинского Запада».

Еще яснее взгляды, характерные для «евразийской исторической школы», проявились в статье Г. Вернадского «Монгольское иго в русской истории». Г. Вернадский рассматривает русскую историю только как составную часть истории монгольской империи — что типично для евразийцев. Г. Вернадский всячески старался преуменьшить отрицательное влияние монголо-татарского нашествия на историческое развитие Руси. Этой цели служило и утверждение, что «монгольское нашествие не было чем-то принципиально новым» по сравнению с другими движениями кочевников (печенегов, половцев), ссылка на то, что монгольское иго «поставило русскую землю в теснейшую связь со степным центром и азиатскими перифериями материка», так как «русская земля попала в систему мировой империи — империи монголов», и т.д. Монгольское иго Г. Вернадский считал не обременительным для Руси. Он писал, что в отличие от Польши, Литвы и Венгрии, установивших свою власть над частью русских земель, «монгольская империя не мешала внутренней культурной жизни своих частей, в том числе и земли русской... Это государство было — мировая империя, а не провинциальная держава». Больше того, «монголо-татарская волна поддержала на своем гребне оборону русского народа от латинского Запада».

Историю Северо-Восточной Руси Г. Вернадский не выделял из истории Золотой Орды, хотя и признавал, что полного слияния «улуса Джучи» с «русской государственностью» не произошло. По его мнению, «Золотая Орда явилась преемницей сразу двух государственных миров: степного (частью половецкого) и лесного (северорусского)» и имела, в соответствии с этим, «две столицы» — Сарай, как центр государственный, и Москву, которая являлась «главным центром в церковном отношении».

Систематически свою концепцию русского исторического развития Г. Вернадский изложил в книге «Начертания русской империи» (часть I), выпущенной «Евразийским книгоиздательством» в 1927 г. Почти дословно повторяя программный сборник «Евразийство», Г. Вернадский писал:

«Евразия представляет собой ту наделенную естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено было освоить русскому народу». В этом процессе «освоения Евразии» и оформления «евразийского государства» русские испытывали, по мнению Г. Вернадского, двоякое влияние — монгольское и византийское: «Русский народ получил два богатых исторических наследства — монгольское и византийское. Монгольское наследство — евразийское государство. Византийское наследство — православная государственность».

Всю русскую историю автор ставил в зависимость от «движения кочевых народов», от борьбы «леса и степи» и в соответствии с этим строил свою систему периодизации. Период русской истории до монголо-татарского нашествия Г. Вернадский определял как «борьбу леса со степью», второй период (с нашествия Батыя) — как «победу степи над лесом». Этот период, по мнению Г. Вернадского, имел огромное положительное значение для русских земель, так как обеспечил им условия для дальнейшего развития: «Русские княжества надолго освободились от борьбы со степью. Подчинением великому монгольскому хану (затем и «царю ордынскому», т.е. хану Золотой Орды) достигается формальное объединение русских княжеств; когда падает власть Золотой Орды, Москва оказывается в силах принять эту власть на свои плечи». В следующий период русской истории — «условно 1452—1696 гг.» — была одержана «решительная победа леса над степью».

Более поздняя работа Г. Вернадского «Опыт истории Евразии», по существу, не вносила ничего принципиально нового в систему взглядов автора на русскую историю. И в этой работе Г. Вернадский рассматривал историю России только в связи с «евразийской историей», отводил Руси роль первоначально улуса монгольской империи, а в дальнейшем — преемницы «мировой евразийской империи», оправдывал завоевания монголов, считая их носителями идеи «евразийского единства». О страшном опустошении русских земель в результате монголо-татарских завоеваний в книге вообще не говорилось (Г.В. Вернадский. Опыт истории Евразии, ч. I. «Евразийское книгоиздательство», 1934, стр. 6—15).

В книге «Монголы и Русь» (1953 г.) Г. Вернадский повторяет многие положения евразийцев по этой важной проблеме русской истории. Он полностью растворяет историю России как «субвассала» монгольской империи в истории великих и золотоордынских ханов, старается преуменьшить разрушительные последствия нашествия, дает положительную оценку влияния монголо-татарского ига на формирование русской государственности. «Организация общественных классов, которая возникла в течение монгольского периода, — пишет Г. Вернадский, — развивалась дальше и завершилась Московским государством» (G. Vernadsky. Mongols and Russia. N. Y., 1953. Подробнее см. рецензию Н.Я. Мерперта и В.Т. Пашуто. «Вопросы истории», 1955, № 8). Утверждения об определяющей роли монголо-татарского завоевания в оформлении русской государственности, преуменьшение разрушительных последствий нашествия, рассуждения о том, что русские восприняли военно-административную и политическую систему монголов, содержатся и в более поздних работах Г. Вернадского.

Активная проповедь «прогрессивности» монголо-татарских завоеваний, которая прослеживается в работах Г. Вернадского, является довольно распространенной и в зарубежной историографии. В книге английского историка Дж. Феннела «Кризис средневековой Руси. 1200—1304 гг.» (М., Прогресс», 1989) явно преуменьшаются разрушительные последствия нашествия, оно «в принципе» якобы не изменило общего хода русской истории, а причиной «кризиса» было удельное дробление русской земли.

Представление о монголо-татарском завоевании как о трагическом событии, которое привело к страшному разорению Руси и сыграло тормозящую роль в ее дальнейшем историческом развитии, стало общепризнанным в нашей исторической науке. К сожалению, в последние годы «плюрализма» и «свободы слова» начали появляться книги, вообще отрицающие само монголо-татарское нашествие на Русь и последовавшее за ним длительное и тяжкое ордынское иго. Я имею в виду работу Л.Н. Гумилева «Русь и Великая Степь» (М.; Мысль, 1989) и «Новую хронологию» А.Т. Фоменко и его соавтора Г.В. Носовского. Эта тенденция требует отдельного серьезного разговора, выходящего за пределы сюжета моей книги.

Серьезная научная критика этих концепций содержится в «Сборнике Русского исторического общества» (№ 3. М., «Русская панорама», 2000, стр. 7—197), в разделе «Антифоменко». Критика «Новой хронологии».

Самым убедительным, на мой взгляд, опровержением «новооткрывателей» русской истории будет изложение объективного исторического материала о самом «Батыеве погроме» и последствиях иноземного ига для исторического развития России.

Монголо-татарское нашествие XIII в., сопровождавшееся колоссальным разрушением производительных сил и завершившееся установлением над русскими землями тяжкого иноземного ига, оказало глубоко регрессивное воздействие на экономическое и политическое развитие Руси.

Опустошение русских земель татарскими погромами и систематическое ограбление русского народа ордынскими данями имели крайне тяжелые последствия для страны. Городское ремесло было подорвано разрушением городов и уводом в плен ремесленников, крестьянское хозяйство разорялось татарскими «ратями» и тяжелыми выплатами в Орду, экономические связи города с деревней оказались нарушенными, ухудшились условия внешней торговли.

Однако последствия монголо-татарского нашествия были, как нам представляется, гораздо тяжелее, чем просто временная задержка экономического развития Руси. Монголо-татары не могли, конечно, разрушить основы феодального строя на Руси, но условия экономического развития русских княжеств претерпели значительные изменения. Завоевание страны кочевниками искусственно задерживало развитие товарно-денежных отношений, законсервировало на длительное время натуральный характер хозяйства. Этому способствовало прежде всего разрушение завоевателями центров ремесла и торговли — городов, будущих потенциальных очагов буржуазного развития. Русские города были не только разрушены монголо-татарами, но и лишены в результате избиения и увода в плен ремесленников основного условия для восстановления экономической жизни — ремесленного производства. «Русское городское ремесло было совершенно уничтожено, — пишет Б.А. Рыбаков, — Русь была отброшена назад на несколько столетий, и в те века, когда цеховая промышленность Запада переходила к эпохе первоначального накопления, русская ремесленная промышленность должна была вторично проходить часть того исторического пути, который был проделан до Батыя». Дело было не только в том, что сами города были разрушены нашествием Батыя и в дальнейшем разорялись новыми и новыми татарскими походами — «политика Золотой Орды была вообще враждебна городам». Монголо-татары, которые «установили режим массового террора, причем разорения и массовые убийства стали его постоянными институтами», подрывали экономическую основу, на которой вообще было возможно развитие средневековых городов — феодальное сельское хозяйство Руси. Как показали исследования М.Н. Тихомирова, непременным условием возникновения и развития русского средневекового города является развитое сельское хозяйство, и города, как правило, были центрами сельскохозяйственной округи. Монголо-татарские завоеватели, разоряя набегами и данями сельское хозяйство Руси, подрывали таким образом экономическую основу развития русских городов. Большая часть прибавочного продукта, которая могла пойти на дальнейшее развитие производства, безвозмездно уходила в виде ордынских даней и добычи при грабежах татарских отрядов за пределы страны. Это тормозило развитие производства и обмена, подрывало торговые связи города с деревней и общественное разделение труда.

Разрушение городов, нарушение связей города с деревней, обеднение непосредственных производителей и огромная утечка в Орду серебра, основного денежного металла древней Руси, усилили натурализацию хозяйства, препятствовали развитию товарно-денежных отношений. Экономика деревни, более примитивная и простая, восстанавливалась после татарских погромов быстрее, чем сложная, основанная на опыте многих поколений ремесленников экономика города. Экономический упадок и политическая слабость городов имели своим следствием крайнее усиление чисто феодальных элементов в общественном строе.

Нарушение монголо-татарскими завоевателями наметившегося в первой половине XIII в. процесса постепенной государственной концентрации русских земель — одно из самых тяжких последствий «татарщины». Татарские погромы, нанесшие страшный удар экономике феодальной Руси, разрушили объективные предпосылки будущего государственного объединения русских земель.

Советская историческая наука полностью опровергла бытовавшее в дореволюционной историографии (и до сих пор проповедуемое некоторыми историками, например, Л.Н. Гумилевым) мнение о «положительном» влиянии монголо-татар на формирование русской государственности. Как показывают исследования А.Н. Насонова, «политика монголов на Руси заключалась в стремлении всячески препятствовать консолидации, поддерживать взаимную рознь отдельных политических групп и княжеств». Русское централизованное государство с центром в Москве создавалось не в результате содействия ордынских ханов, а «вопреки их интересам и помимо их воли». Слабость русских городов, вызванная монголо-татарским завоеванием, отрицательно сказалась на процессе образования русского централизованного государства.

Исследование истории Руси после монголо-татарского нашествия неизбежно приводит к выводу об отрицательном, глубоко регрессивном влиянии иноземного завоевания на экономическое, политическое и культурное развитие страны. Последствия монголо-татарского ига сказывались в течение нескольких столетий. Именно оно явилось основной причиной отставания Руси от развитых европейских стран, для ликвидации которого потребовались титанические усилия трудолюбивого и талантливого русского народа.

В.В. Каргалов

Предыдущая страница К оглавлению  

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика