Князь против ярла

Биргер личность совершенно замечательная. Будучи всего лишь дальним родственником короля Эрика Картавого (его еще иногда называли Шепелявым), он принадлежал к самому богатому роду тогдашней Швеции. Но сила Биргера заключалась не в том, а в умении самому брать в руки не только свою жизнь, но и жизнь очень многих людей.

Прозорливый ум Биргера осознал удобство положения острова Стадсхольмен в устье пролива, соединяющего озеро Меларен с морем. Конечно, там и до него было укрепление, но город начала расти по воле Биргера.

Но главная заслуга Биргера — Тре Крунур — объединение трех частей Швеции в единое целое. Он не мог править сам, но бездетный король Эрик, как и ожидалось, оставил трон сыну своей сестры Ингеборги Вальдемару. Поскольку сын был еще мал, регентом назначен отец — Биргер. Правил он твердо и разумно, Биргера никогда не короновали, но в памяти людской он остался именно королем, причем объединителем, а это дорогого стоит.

Старая колдунья Сигрид Черная, как всегда, оказалась права, едва терпевшие друг друга сыновья Биргера и Ингеборги Вальдемар и Магнус после смерти отца действительно по-братски вцепились в горло. И поход на восток оказался именно таким, как предсказывала Сигрид...

Только тогда Биргеру не очень в это верилось.

Свежий летний ветер трепал светлые волосы Биргера. Швед, не отрываясь, глядел на далекий берег. Скоро, совсем скоро вся эта богатая земля будет принадлежать ему. Поистине брат его жены шведский король Эрик Эриксон по прозвищу Картавый глуп донельзя. Объявляя ледунг и отправляя вместе со всеми своего зятя Биргера, этот слюнтяй, не выговаривающий не только «р», но и еще с дюжину звуков, отчего разобрать его речь могли только привыкшие люди, верил, что они плывут ради крещения местных племен! Нет, Биргер не возражал, пусть епископы, которые сидят почти на каждом шнеке, и обращают в истинную веру всех неправедных или некрещеных. Но лично он плывет не столько за этим, а если честно, то и совсем не за этим. Биргеру все равно, спасут ли свои души заблудшие ингерманландцы, гораздо важнее, кому они отдадут свои деньги. Зять короля предпочел бы, чтобы отдавали ему. Лично или через поставленных на то людей, но никак не новгородскому князю Александру. Потому он собирается не крестить тутошний народ, а воевать с ним, особенно с русичами. Воевать ради захвата сначала Альдегьюборга, которую те зовут по-своему Ладогой, а потом и Хольмгарда, по-местному Новгорода. Хорошо бы все сразу. Но русы не сдадутся добровольно, даже увидев такую армаду шнеков, станут сопротивляться, об этом Биргер уже наслышан. Что ж, значит, придется воевать. Чем тяжелее будет эта война, тем большую дань он назначит городам Гардарики.

Стоявший на носу своего шнека Биргер оглянулся. Его судно идет не первым, но даже не в середине. Так любит ходить богатейший землевладелец Швеции, зять короля и фактически правитель королевства Биргер. Он не так глуп, чтобы рваться вперед под возможные стрелы засады. Пусть этим занимаются другие, вон епископ Томас со своим огромным крестом на переднем шнеке. Хорошая мишень для засады. Епископ много сил положил, чтобы организовать этот поход, но даже объявление королем Швеции ледунга (в чем заслуга самого Биргера, а не епископа) не вдохновила шведов на ратные подвиги в водах Гардарики. И только обещание папы Григория простить участникам все грехи сильно подогрело интерес рыцарей к мероприятию. Самому Биргеру это очень пригодилось бы, за жизнь столько грехов накопил, что впору еще два-три таких похода организовывать.

За шнеком с епископом плывут норвежцы во главе с большим любителем бойни рыцарем Мельнирном. То, что они здесь, — почти чудо. Их конунг Хакон смертельный враг короля Швеции Эрика Картавого. Два правителя с удовольствием вцепились бы друг другу в глотки и при случае прихватили бы земли противника; считается, что непримиримых врагов объединили папская булла и стремление нести свет веры в Гардарику. Биргер усмехнулся: никакого чуда, просто Мельнирн так же падок до чужого добра, как и шведы. Надо смотреть в оба, как бы не пришлось потом воевать с этими головорезами.

Прямо перед Биргером шли шнеки датчан, которых вел Кнут. Швед пытался вспомнить хоть одно сражение, выигранное самим Кнутом, и не мог. Ясно, датский король Вольдемар отправил вместе со всеми абы кого, только чтобы считалось, что он тоже участвовал. Выходит, старый датчанин не верит в успех? Пусть, ему же будет хуже, когда станут делить добычу, Биргер постарается добиться, чтобы датчанам не перепало ничего путного.

Сам Биргер выставил войско, численностью превосходившее всех остальных. Больше только у объединенных сил всех остальных шведов под предводительством ярла Ульфа Фаси, который замыкает караван.

Между Биргером и Ульфом Фаси еще идут финны с Або и готландцы. Этих подхватили буквально по пути. Тоже помощь, если, конечно, не станут претендовать на свою часть добычи.

Биргер попробовал посчитать шнеки, получалась сотня. Что ж, прекрасное число! А вооруженных людей получается больше шести тысяч, плюс гребцы, что тоже возьмут в руки оружие, когда дойдет до дела! Он очень надеялся, что большинство либо повернет домой после первых боев, либо останется в Альдегьюборге. Сам непременно пойдет дальше к Хольмгарду и сделает все, чтобы за ним не увязались головорезы Мельнирна.

Зятя короля Швеции отвлекло то, что первые шнеки уже стали втягиваться в устье Невы. Земли Гардарики хорошо расположены; чтобы попасть в тот же Альдегьюборг, надо из моря пройти рекой Невой в озеро, которое местные зовут тоже Нево, а там подняться по небольшой речке с мутной водой. Нева странная река, у нее сильно разветвленное устье. Река впадает в море несколькими рукавами, которые омывают большие острова, покрытые лесом. Кроме того, Нева не течет прямо, у нее множество довольно крутых изгибов, которые вода проложила среди низких заболоченных берегов. Мало того, что здесь пороги, так еще и ветер дует сильный и непредсказуемый. То гонит воду, помогая течению, то, наоборот, поворачивает ее из моря обратно. Говорят, это страшное зрелище, когда вода вдруг начинает течь вспять! Но Биргер такого не боится, да и бывает сие чаще осенью. Тогда и озеро становится бурным, волны ходят хуже, чем на море. Сейчас лето, и вода течет, как надо. Потому плыть по реке придется против течения, вот и заволновались на шнеках. Тут один парус не справится, придется брать в руки весла. Но для морских хозяев грести — дело привычное, руки этой работы не боятся, даже работой не считают, так, просто необходимость.

На шнеке Биргера хороший кормчий, давно распорядился и в руках у гребцов уже весла. Сам он приналег на руль, устье Невы не такое широкое, идти надо осторожно, чтобы не налететь на те шнеки, на которых умудрятся сплоховать. Почему-то Биргер был уверен, что норвежцы обязательно что-нибудь не успеют или сделают не так к его разочарованию, шнеки Мельнирна повернулись как надо, не задев не только чужие борта, но и свои тоже. А вот один из его шнеков сделать это умудрился. Биргер закричал, увидев, что судно не вписывается в поворот, но, во-первых, слишком далеко, не услышали, а во-вторых, поздно. Шнек подставил свой борт следующему за ним, а те не успели отвернуть. Все обошлось, но с норвежского судна явно показывали на них пальцами, от души смеясь. Биргер решил, что провинившийся кормчий сегодня же возьмет в руки весло! Но подумав, понял, что не сделает этого, кормчий Рулоф был слишком опытным, и заменить его будет некому. И как это он оплошал? Главное, так не вовремя!

В остальном все прошло без происшествий, во всяком случае, на шнеках Биргера, остальные его не интересовали. Но бороться со встречным течением полноводной реки оказалось довольно трудно. Проблем добавлял и встречный ветер. Вот уж не думал Биргер, что ходить по рекам Гардарики тяжело! Мешали и постоянные повороты Невы. Скоро гребцы основательно выдохлись. Со шнека Ульфа Фаси, который командовал всем походом, подали сигнал поиска подходящего места для стоянки. Оно нашлось не сразу, ведь нужно было встать большому количеству шнеков. За очередным крутым поворотом в большую реку слева по ходу шнеков впадала меньшая, в свою очередь извиваясь между низких, покрытых лесом берегов. Пройдя эту речку, остановились на относительно ровном участке. Растягиваться на огромное расстояние по реке было просто опасно, потому применили давно испытанный прием — шнеки встали не в ряд вдоль берега, а бортами друг к дружке. Между ними сразу перекинули мостики, а с крайних на берег сбросили большие сходни. И все равно реку запрудили основательно, даже вода поднялась.

Ульф передал, что постоят, пока отдохнут гребцы, и отправятся дальше. Биргер перешел к нему на шнек и заявил, что то и дело перестраиваться то для стоянки, то в походный порядок ни к чему, надо встать здесь на дневку, а дальше двинуться завтра, высылая вперед разведку. Сзади раздался хохот проклятого норвежца:

— Биргер, скажи лучше, что твои люди попросту не умеют с толком править...

В то мгновение Биргер был готов уничтожить и Мельнирна, и собственного кормчего Рулофа, задавив голыми руками! Но стерпел, даже огрызнулся, мол, что взять с Мельнирна, который дальше своего фьорда носа никогда не высовывал, откуда ему знать, что идущим по рекам надо устраивать стоянки. Норвежец в ответ вспылил, и Ульфу с трудом удалось погасить ссору. Помог епископ Томас, который тоже перебрался на главный шнек. Его противный голос привычно затянул на одной ноте благодарение Богу за удачный переход. Послушать, так епископ сама кротость, но Биргер хорошо знал, что за ангельской улыбкой Томаса скрывается звериный оскал. Он вдруг подумал, что если протянуть руку, чтобы отнять у священника его еду, то не просто укусит, а оторвет по локоть. Уходя, он оглянулся и решил: не по локоть, а до самого плеча.

На первой стоянке пробыли действительно целый день. Отправившиеся на разведку на легком шнеке датчане сообщили, что река не сужается, но впереди действительно пороги, пройти которые при встречном ветре будет просто невозможно. Ульф чуть растерянно смотрел на разведчиков. Что же делать? Настоящий ветер с моря будет только осенью, а сейчас разгар лета, перенести, как русы, свои шнеки на катках они тоже не смогут, это равносильно гибели судов. Не ждать же осенней непогоды!

Ульф сам заторопился к Биргеру. Тот сидел на палубе, хмуро глядя вдаль. Ему первому датчане донесли об увиденном, и теперь швед тоже раздумывал, что делать. К моменту появления Ульфа он уже решил, что надо идти до самых порогов, ветер может смениться в любую минуту, все же море рядом, морские ветры непостоянны. Ярл, услышав разумную речь, быстро закивал и снова отправил тех же датчан искать удобное для стоянки место. И его нашли недалеко от порогов, сразу за крутым поворотом реки. Там в Неву впадала какая-то речка, это удобно, с высокого берега хорошо видны и окрестности, и сама Нева до следующего поворота, и эта речка тоже. Незаметно не подойдешь. Разве что через лес, но на земле Гардарики и десяти шагов не сделаешь, чтобы не угодить в болото. Биргер довольно кивнул:

— Встанем там. Завтра и отправимся.

Сказал, точно это он стоял во главе ледунга, а не Ульф. Собственно, так и было.

Комары досаждали немыслимо, они зудели и зудели над ухом, забирались всюду, где только находилось не закрытое одеждой тело, впивались своими жалами-иголочками, высасывали кровь. К самим укусам Пелко давно привык и не обращал на них внимания, но противный писк раздражал. Хотелось поскорее выбраться на открытое место, где бы этих кровопийц хоть ветерком унесло. И как только бабы с девчонками ягоды в лесу собирают? Там под каждым листиком комар сидит, вот уж где крови насосутся!..

Пелко решительно шагнул в сторону от овражка, которым пробирался. Нет уж, лучше он лишнее потопает вдоль берега, чем будет кормить проклятых комаров! Конечно, идти придется намного дольше, зато на ветерке. Мальчику не раз попадало за отсутствие выдержки, отец ругал его, мол, охотник должен терпеть все, иначе добычи тебе не видать. Но Пелко не хотел становиться охотником, он и сам не знал, чего хотел. В голове мальчишки роились самые необычные мысли и придумки. И находили себе выход тоже не к месту. Больше чем за отсутствие терпения Пелко попадало за бесконечное вранье. Нет, он не лгал ради выгоды или из страха, скорее придумывал зачем-то невероятные рассказы о невиданных событиях. Его послушать, так медведи в округе водились просто под каждой елкой, а лоси ходили за Пелко по пятам, чуть не уговаривая прокатиться на своей спине... Его так и звали «врунишка», спасало только то, что выдумки были хотя и необычные, но безобидные. Мальчик решил: если придет поздно, то что-нибудь придумает, и, размахивая сорванной веточкой, направился к берегу.

Ничего придумывать не пришлось. Едва он ступил к прибрежным кустам, как пришлось тут же прятаться снова. Не медведя и не лося увидел маленький Пелко, водную гладь залива, сколько хватал глаз, покрывали паруса чужих ладей! Это были не торговые ладьи, их ижорцы знали хорошо. На бортах судов с чудно изогнутыми носами в виде морд страшилищ висело множество щитов.

— Ой-ой! — почему-то присел мальчик. Таких ладей он никогда и не видел. Они направлялись вверх по Неве, один за другим втягиваясь в ее устье. Пелко и сам не мог понять, почему его так испугали эти ладьи со множеством чужих людей, но малыш медлить не стал, опрометью бросился к дому, теперь уже не выискивая удобную дорогу. Он бежал через лес напрямик, даже забыв о тех местах, по которым ходить летом опасно, можно завязнуть в болотинах. Бог миловал, Пелко примчался в маленькую весь стрелой и сразу бросился к отцу:

— Там... там...

Привыкший к бесконечным выдумкам сына, Арно отмахнулся:

— Отстань, уже никого не обманешь своими говорящими волками...

Сколько ни пытался малыш рассказать, что увидел на берегу, его никто не хотел слушать! Вот когда Пелко понял, как плохо быть вруном, даже по-настоящему важному не поверят. На глаза мальчишки навернулись слезы отчаянья, ну как же им всем объяснить, что сейчас он не выдумывает?!

Его горькие слезы заметил дед, подозвал к себе:

— Ну, чего ты плачешь? Обидно, когда не верят? А ты не лги, тогда и вера будет...

Дед у Пелко не простой, он старейшина у ижоры — Пельгусий, тот, чьим словам верят все. Правильно, Пельгусий никогда лишнего не скажет. Пелко завидовал деду, но справиться с собой не мог.

— Я-а... не лгу... сейчас... — Мальчик разрыдался уже в голос. — Там... на берегу чужаки на ладья-а-ах...

Дед повернул его к себе:

— А ну повтори! Где ты видел?!

Пришлось внуку честно рассказать, как решил облегчить себе путь и свернул к берегу, куда запрещали ходить. Там и увидел на воде множество чужих ладей. Из моря Варяжского по Неве идут.

Пельгусий даже не дослушал, но на сей раз не из-за недоверия, внук еще договаривал последние слова, а дед уже звал к себе одного из крепких ижорцев, Канюшу:

— Послушай, что он говорит. Пойдешь туда и проверишь, только так, чтобы тебя не заметили. Быстро туда и обратно!

Канюша кивнул и тут же исчез за кустами. Старейшина снова повернулся к внуку:

— А теперь подробно расскажи, что видел и не видели ли тебя.

— Меня нет, — чуть растерялся от такого поворота событий Пелко. — Они далеко от берега были. Но их много.

— Почему ты решил, что это чужаки и не купцы?

Пелко, насколько смог подробно, поведал о неожиданной встрече, о том, как ладьи выглядели, только сколько их, сказать не мог. Во-первых, потому как не умел считать, во-вторых, просто не сообразил это сделать. Он только твердил, что много, очень много.

Оставалось ждать возвращения Канюши. Заметив беспокойство своего старейшины, вокруг собрались все ижорцы, какие были в веси. Пельгусий пересказал слова внука. Нашлись те, кто усомнился в его рассказе, мол, снова врет, но дед неожиданно встал на защиту мальчика. Пока разговаривали, бегом вернулся Канюша. Парень тяжело дышал не столько из-за быстрого бега, сколько от новости, которую нес:

— По Неве идут чужие! В большом количестве, пять десятков насчитал, дальше не стал. По ладьям это свей, но не торговые, с войском! Прятаться надо!

Пельгусий повернулся к внуку:

— Спасибо, сынок!

Вокруг раздались одобрительные голоса:

— Молодец, Пелко! Вовремя заметил!

Мальчик действительно помог ижорцам, ведь у Пельгусия был договор с новгородским князем Александром Ярославичем о морском дозоре. Ижорцы постоянно выходили на берег смотреть, не появились ли чужаки, сами при этом стараясь скрываться. Потому и детям было запрещено гулять на берегу. Но сегодня дозор не углядел врагов, если бы не Пелко, могли бы и упустить. Сами ижорцы на лето перемещаются ближе к заливу, располагаясь внутри огромной петли, которую река делает перед впадением в море. На зиму, когда замерзнут болота, вернутся ближе к реке, названной, как и сам народ, Ижорой. Но уходить придется, и сейчас если пришли враги, то не до погоды.

Условным звуком позвали обратно всех ушедших в лес.

Собралось все племя, советоваться. Решили спешно отойти за большое болото, туда не сунутся. Сам Пельгусий долго молчал, потом объявил свое решение: за болото отойти, хотя вряд ли чужаки пришли по их души, разве что случайно заметят. Нет, свей идут на Ладогу. Потому за ними надо внимательно следить, знать о каждом их шаге, не выдавая себя.

Это опытным охотникам привычно. Женщины тут же отправились собираться к переходу, надо было укрыть все, что не должно достаться врагу, если тот здесь появится. Детишки тоже засуетились, у каждого было свое задание, Пелко вместе со всеми, он свое дело сделал, вовремя заметил врагов и сообщил об этом деду! На мальчика уже не смотрели свысока, он помог Ижоре!

А старейшина еще раз созвал самых сильных охотников:

— Надо сообщить в Новгород князю о том, что свей с войной пришли.

— Почему в Новгород? Надо в Ладогу, к ней первой подойдут.

Пельгусий покачал головой:

— Ладожанам с такой силой не справиться, а время потеряют. Нет, в Новгород тоже пойдете, — он повернулся к Самтею и Елифану, — князю Александру все обскажете. Там сам решит, что делать. А мы станем следить за свеями каждую минуту, куда поплывут.

— Да куда — ясно, только вряд ли они далеко уплывут... — усмехнулся бородатый, крепкий Тарко.

— Это почему же? — подивились многие.

— А ветер им встречный, воду с Ладоги в море гонит. На наших ладьях у самого берега еще пройти можно, а им на тяжелых да не зная мелей порогов не пройти.

— А ведь он прав! — хохотнул Пельгусий. — Может, и правда встанут у порогов, а там и наши подоспеют. Поторопитесь, каждый час дорог.

Через несколько минут парни уже исчезли за ближним лесом, а Ижора стала перебираться на новое место. За собой старательно замели все следы, чтобы вражины не смогли обнаружить, что здесь недавно жили люди.

Удалось, потому как шведы действительно обшарили все побережье перед тем, как впервые бросить якорь возле берега, но людей не обнаружили. Затаившиеся сторожи тоже.

Удалось и успеть отвести небольшие ладьи, стоявшие в устье Ижоры, чтобы их не было видно от Невы.

А кони уносили двух ижорцев все дальше в Великий Новгород к князю Александру с посланием от старейшины ижоры Пельгусия. Самтей и Елифан очень старались выполнить поручение как можно скорее, помня, что каждый час важен. Они забыли другую науку старейшины: все делать быстро, но с толком. Слишком торопились, чтобы не попасть в беду.

От невских порогов до Новгорода по прямой не так уж далеко. Одна беда — болота. Если их не знать, то пропадешь совсем, а если знаешь, то идешь осторожно. Без дорог, по едва заметным тропинкам и только перед самым Новгородом можно будет пришпорить коня. Перед отъездом они не сообразили посоветоваться со старейшиной, как лучше ехать, и довольно скоро заспорили. Были два пути — до реки Тосно и вдоль нее до самого истока, а потом лесами пройти между несколькими огромными болотами к озеру Тигода и оттуда к Новгороду. Второй, более безопасный, но и более долгий — вдоль самой Невы до Волхова и по нему уже в Новгород. И ладожан предупредить, и они в помощь кого дадут... Парни, не сговариваясь, выбрали первый путь, спорили только о том, как проходить болота. Тосна — река не столько глубокая, сколько извилистая, перебирать следом за ней все повороты слишком долго. Самтей требовал идти прямо, держась солнца, и до самого истока не доходить, спрямить путь. Отговорить друга Елифан не смог, и ижорцы пошли к Тигоде прямым путем.

Богата водой Новгородская земля, слишком много ее. Деваться некуда, оттого и стоит болотами, большими и малыми. Из болот вытекают реки и речушки, в болота же впадают. Считать, сколько их пройдено, — скоро собьешься, нет числа. Сбиться парни не боялись, потому как если и возьмут чуть в сторону, то все одно — к Волхову выйдут.

Ночи летом у Невы совсем светлые, но чем ближе к Новгороду, тем темнее. Вот и торопились пройти побольше, пока можно, двигаясь и по ночам. Как случилось, что недалеко от озера взяли влево, сами не смогли понять, только оказались вдруг в большущем болоте, не обойти, не объехать. Хоть назад возвращайся. Им бы вернуться, да понадеялись на свои силы. С пешими бы ничего не случилось, с кочки на кочку прыгать умели ловко, но коней прыгать так не заставишь. Конь Самтея ступил мимо и повалился в трясину, парень за ним. Елифан кричал другу, чтоб бросал повод и выбирался, но Самтей запутался ногами в конской упряжи, а вытащить и его, и лошадь Елифан не осилил. Что он только не кидал товарищу, как только не тащил! Увязший конь бился, чуя страшную смерть, и тянул за собой хозяина, не давая даже просто освободиться от пут. Захлебнулись быстро.

Елифан с трудом выбрался со своей лошадью обратно, долго сидел на берегу, трясясь от ужаса пережитого и горя. Погиб, глупо погиб его давний товарищ!

Но надо было продолжать путь, ведь от него сейчас зависели жизни многих людей. Старательно обойдя болото, Елифан все же вышел к озеру, а от него, сворачивая чуть левее солнышка, добрался и до речки Веряжи. Она впадает в Волхов, дальше уже и плутать не надо.

К Неревским воротам Новгорода подъехал на гнедой кобыле совершенно измученный парень. Стража даже пожалела:

— Ишь как вымотался-то сердечный... Откуда ты?

— От ижоры, — махнул рукой Елифан.

— А чего ж лесом-то? — подивились новгородцы. — Там болотина на болотине и увязнуть недолго.

Задели за живое, Елифан чуть не застонал от горя. Стража решила, что парень уж очень устал, посочувствовала:

— Ты скорей до двора-то добирайся. К кому идешь?

— К князю Александру.

— Чего?! — Это было уже неожиданно и потому опасно. Кто его знает, чего малый к князю рвется? — А ну стой! Зачем к князю?!

Елифан не знал, можно ли дружинникам говорить о свеях, потому сначала молчал. Но те не отставали:

— Отвечай, не то посадим под замок надолго, пока тысяцкий не разберется!

Пришлось сказать. Стражники ахнули, тут же взялись объяснять, что княжий двор на той стороне, как туда проехать, долго смотрели вслед, качая головами.

Больше до самого княжьего двора его не остановили, косились, но молчали. Елифан позже понял, почему косились. Он вылез из болота, где вытаскивал друга, но не стал хорошо мыться, не до того было, и теперь попахивал болотной тиной, а кое-где и был вымазан ею. Дружинники на дворе тоже приняли парня настороженно, но он так посмотрел, что провели к князю. Князя Александра в тереме не было, дружинник, что вел Елифана, усмехнулся:

— Да он к жене на ложе на ночь приходит ли? Все с дружиной. Вон, гляди!

На волховском берегу бились учебными мечами совсем молодые дружинники. Князь среди них выделялся не только своим корзно, но и ростом, и статью. Высок, строен, издали видно, что главный. Выслушал дружинника, оглядел Елифана, махнул рукой:

— Отойдем в сторону.

Когда уселся на поваленное дерево, также махнул рукой, чтоб садился и Елифан. Но тот отказался:

— Я скажу, что велено, а потом уж..

— Как хочешь, — чуть устало пожал плечами Александр. — Ну, чего велено?

— Князь, в Неве свей на многих ладьях. Боевых, с оружием.

Александр вскинул светлые глаза:

— Где? Откуда знаешь?

— Видели. Когда уходил, были почти у порогов. Верно, там и встанут пока.

— Откуда знаешь, что встанут? — Голубые глаза князя буравили, точно хотели пролезть внутрь, но Елифан не смутился. Толково объяснил:

— Там пороги, их при встречном ветре большим ладьям не пройти. Мыслим, станут ждать попутный ветер.

Князь задумался. Может, шведы уже прошли эти самые пороги, ведь ветер мог за два дня смениться. Елифан, видно, понял его сомнения, добавил:

— Ветер еще седмицу дуть так будет, потом может и поменяться, пора.

Князь вскинул на него глаза:

— Точно?

— Да кто ж поручиться может? Обычно все лето от Нево дует, а по осени точно от моря повернет.

— Ну, до осени еще далеко... — пробормотал Александр. — Иди отдыхай, я скажу сейчас.

Елифана и правда накормили, спать уложили в гриднице. Но сразу заснуть не удалось, гриди, видевшие, что князь долго о чем-то беседовал с парнем, постепенно вытянули из него все. Тоже задумались. Такая весть означала одно — войну со шведами. А где, у Новгорода ли или у Ладоги — как Бог даст.

Совет господ бы собирать срочно, но Александр решил сначала сам все обдумать, чтоб не получилось, как в прошлый раз, когда стоял мальчишка мальчишкой перед мудрыми стариками. А те учили его, что с немецкими да свейскими купцами дружить надо больше, чем даже со своей Южной Русью. Тогда не смог сдержаться, накричал, потом чувствовал себя совсем несмышленышем. Нет, бояр надо убеждать готовыми словами.

Князь Александр стоял на берегу, задумчиво глядя вдаль. Любому, видевшему сейчас главу воинства, было и без слов понятно, что он размышляет. Издали на него смотрели несколько пар любопытных глаз. Новгородские мальчишки из прибрежных кустов следили за каждым движением молодого князя.

— Ишь, как шагает... Думает чего, что ли?

— И то! Такую рать водить, это тебе не... — что «не», мальчишка не договорил. Александр, и впрямь принявшийся мерить шагами прибрежный песок, вдруг остановился и долго смотрел в сторону кустов. Испуганные пацанята притихли. А ну как разглядит, что подсматривают? Но князю Александру было не до них. Он действительно размышлял, а замер оттого, что пришло понимание намерений шведов.

— Гляди, снова пошел!

— Вроде шепчет что?

— Ага, молится, наверное...

Мальчишки еще долго смотрели на задумчивого князя, не подозревая, что на их глазах рождается план будущей битвы, которая сделает князя знаменитым и принесет ему народное прозвище Невский.

В тереме к нему кинулась молодая княгиня:

— Александр, что случилось? Дружинники беспокойны.

Тот погладил жену по плечу:

— Пока ничего, иди к себе. Свей войной пришли, да только мы себя в обиду не дадим!

Александра смотрела на мужа любящими и оттого тревожными глазами. Если рать со шведами, значит, князя снова не будет дома, снова молодая княгиня будет за него переживать, бояться каждого стука, каждого голоса в ночи. Она уже поняла, что теперь бояться и ждать — ее основное занятие. Да еще детей растить. Ей так хотелось сказать мужу главную новость, которую поняла сегодня, но теперь не знала, говорить или нет.

Но князю даже не до молодой жены, велел созвать совет господ и сам убежал в детинец. Александра отправилась в свою горницу додумывать, говорить или нет мужу, что станет отцом. Решила пока молчать.

На военном совете молодой князь оглядел опытных тысяцких и лучших новгородских бояр. Весть о подходе таких сил по Неве обеспокоила всех донельзя. Первым высказался боярин Нездило:

— Новгородские стены зело крепить надо. Если к городу подойдут, будем биться до конца!

Его поддержал посадский Степан Твердиславич. Вокруг согласно зашумели. Александр едва не выкрикнул: «До какого конца?!», но сдержался. Пока рано, пусть выскажутся. Услышал многое: что надо встретить врага на Волхове, перекрыть реку, подойти к самым порогам... спешно послать за подмогой к князю Ярославу... и многое другое.

Наконец, Александру надоело выслушивать пусть и дельные, но не к месту советы, он встал. Еще совсем молодой, всего-то девятнадцать лет, князь был высок и строен. Точно тополь, он возвышался сейчас над кряжистыми старыми дубами. И от этой тонкой, но крепкой фигуры на умудренных опытом новгородцев вдруг пахнуло такой уверенностью и силой, что вмиг затихли все. Будь у него сейчас меч в руке, оперся бы на меч, но оружия не было, не с врагами же встречался. И князь Александр, вопреки обычаю, вдруг зашагал по хоромине, в которой разговор вели. Слушая его, все поневоле поворачивали головы из стороны в сторону, но никто не возразил, не попросил сесть. Уж больно толково рассуждал молодой князь!

— Шведы пока стоят на Неве, но по всему видно, что пойдут сначала на Ладогу. Крепость у Ладоги каменная, только такую осаду все равно долго не выдержит. А если Биргер ее возьмет, то мы его оттуда не выбьем. Надо успеть в Ладогу раньше шведов!

Боярин Колба поинтересовался:

— А верно ли, что шведы пока в Неве? Может, давно уж и Ладогу взяли?

Князь помотал головой, не глядя на спрашивавшего:

— Ветра с Варяжского моря ждут. Невские пороги проходить при встречном тяжело. А ветер тот не скоро будет, ижорцы так говорят. Им лучше знать. Пельгусий нам каждый день доносит, что делают. По Волхову пойдем ладьями и вдоль конями. Надо успеть раньше шведов! — повторил князь.

Было понятно, что не все сказал князь, но, когда стали спрашивать, а как там собирается биться, уклончиво ответил, что там и будет видно. Кое-кто из бояр даже обиделся: что же не доверяет им Александр Ярославич? Услышав такие речи, князь поморщился:

— Да не в том дело! Как я могу знать, где застанем шведов? Одно дело, если там, где сейчас стоят, а если успеют дойти до Ладоги? Или хотя бы выйти в озеро Нево?

Загудел над Великим городом вечевой колокол, тревожно загудел. Так звучит, когда набат бьют, когда ворог у стен новгородских, когда его защищать надо. Новгородцы спешно отряжали на городское вече каждый конец своих посланцев. Велик город не только прозваньем, много в нем людей живет, всем на вече не собраться. А если и соберутся, так толку от такого многолюдства не будет. Потому Великий Новгород не одно городское вече имеет, а каждый конец свое. Посланцы от них уже идут на общий сбор. Конечно, всегда присоединятся те, кто не сможет дома усидеть, но таких уже немного. Горожане подчиняются общему закону, иначе трудно и бестолково.

Кончанские поспешили к Софийскому собору, спрашивая друг друга по пути, что решили князь и бояре? Никто того не знал.

— Чего созвали?

— Да швед, говорят, у Ладоги...

— Впервой ли?

— Слышал я, их много пришло.

Рябой Никоня усмехнулся:

— А хоть и много? Нас все одно больше!

Кузнец Пестрим усмехнулся, недовольно качая головой:

— Ты, Никоня, точно глупой какой. И чего тебя на вече посылают, ваш Людин конец другого потолковей не нашел?

Никоня на такие слова заметно обиделся, но не столько за себя, сколь за Людин конец:

— Ты чего наш конец поносишь?! Ваш Словенский ничем не лучше!

Такое часто бывало на вече, сведутся спорить кончанские, чей конец лучше, слово за слово и до драки недолго. Не раз разнимали горячие головы на самом городском вече. Разнимать-то разнимали, но ссора потом переходила на улицы города, бывало, что и на Великом мосту кончанские встречались, каждый свое отстаивая. Старосты хорошо знали, что на вече следует брать только самых выдержанных, чтоб не заводились на ссоры, но не всегда так получалось. Никоня в своем конце любимец, ни одно вече, что кончанское, что городское, без него не обходилось, если не слышали Никоню новгородцы, так и переживать начинали, не занедужил ли? Причем не только людинские, даже словенские, с которыми у него всегдашний спор.

Но сейчас не до споров, потому на Никоню и Пестрима прикрикнули сразу несколько человек.

— А я слышал, что шведы уж пороги после Ладоги прошли... Значит, и до нас недалече.

Говорившему возразили:

— Если б пороги прошли, то ворота городские давно закрыты были, а через них и сейчас вон проезжают.

Неревский староста прикрикнул на спорщиков:

— Цыц вы! Вон князь с боярами идет, сейчас все обскажут.

Из Софии действительно показалась высокая фигура князя, следом за ним шел весь совет господ, только кончанские старосты стояли среди своих на площади, следя за порядком. Появление князя вызвало движение среди горожан; не замечая окриков старост, новгородцы в едином порыве приблизились к Софии, никакой силой их не удержать. Но в старосты не выбирают абы кого, кончанские хорошо знали эту особенность веча, потому заранее людей поставили подальше, чтоб, приблизившись, не смели и самого князя. Помогло немного, дружинники едва удерживали толпу на расстоянии.

В ней раздались голоса, обсуждающие князя и бояр:

— А князь-то как вымахал! Рослый...

— Да уж, хорошо, что ум не отстает...

— Говорят, молодой, да ранний...

— В чем ранний-то?

— Да во всем.

Кричать на болтунов было бессмысленно, всем рты не заткнешь, пока сам Александр говорить не начнет, так и будут языки про него чесать. Все это знали и потому не переживали. Даже сам князь, который, конечно, тоже слышал суждения о себе. Поджидая бояр, он стоял, прямой, стройный, высоко вскинув красивую голову и поводя взглядом голубых глаз по вечевой толпе. И все вече вдруг почувствовало, что перед ними стоит Хозяин. В Великом городе хозяйничало вече, в спокойные времена совет господ, но, когда приходила лихая година, власть беспрекословно отдавалась князю. Правда потом, когда князь помогал городу от беды избавиться, тоже вече частенько просто его же и прогоняло. Так бывало и с отцом Александра, князем Ярославом. И даже не раз. Но князья, чувствуя свою ответственность перед городом, снова и снова принимали на себя нелегкую ношу защиты Новгорода. Почему? О том только они и знали.

Наконец посадник Степан Твердиславич поднял руку, призывая к вниманию:

— Тихо! Князь Александр Ярославич говорить будет!

Вече уж на что шумное, но притихло враз, приучено сначала слушать внимательно, потом зашумит, загалдит снова, но пока князю надо высказать, чего от города хочет, к чему зовет.

Князь Александр шагнул вперед. Это его первые слова перед вече, раньше все за спиной отца или бояр стоял, теперь в него уперлись тысячи вопрошающих глаз, от него сейчас зависит судьба большого города, он должен так сказать людям, чтобы поверили, чтобы пошли за ним.

— Господин Великий Новгород, к тебе обращаюсь! — голос молодого князя, казалось, звенел над всем городом. Вече притихло окончательно. Молод князь, ох молод, да, видно, крепок духом, вон как уверенно говорит. А Александр просто забыл о себе, о своих переживаниях, сейчас главное они, те, кто стоит вот здесь и кто остался дома ждать решения веча. Его дело защитить новгородцев, потому не своей заботой озабочен князь, а общей. Людей не обманешь, сразу почуяли этот настрой, потому и поверили молодому князю, как себе самим. Вече внимало словам Александра, не шелохнувшись. Казалось, пролети на площади муха — услышат в дальних рядах, даже дышали через раз, чтобы не пропустить ни одного слова, чтобы не переспрашивать.

— Шведы на нашей земле! Не с добром пришли, многими боевыми ладьями с оружием по наши души! Про то весть прислала Ижора, следят за шведами. Встали они пока на Неве перед порогами, ветра попутного ждут. Если дойдут к Ладоге да захватят, закрыты будут пути новгородцам к Варяжскому морю. Да и от Ладоги до нас недалече. Не станем ждать врага под своими стенами, бить его надобно на подходе. И Ладогу шведу отдавать нельзя!

Рука князя сжалась в кулак, показывая, как надо бить шведа. Вече взорвалось в едином порыве:

— Бить вражин!

— Не пускать в Ладогу, там наши!

— Не пускать проклятых к Новгороду!

— За что ж Земле Русской такое наказание — с полудня татары жмут, с Варяжского моря шведы, на Псков вон ливонцы налезают?

Голос князя перекрыл все выкрики, никогда Александр не замечал за собой такой способности зычно кричать.

— Беда никогда не приходит одна, а враг на то и враг, чтоб стараться урвать свой кусок! Только кусок этот — земля наша с вами, потому не можем мы ему позволить хозяйничать, как хочет! Погоним шведов далече от своего Новгорода!

Вече поддержало своего князя, было решено отправить под его началом новгородское ополчение немедля, куда поведет. Хотя и молод князь, но поверили ему, в его разум и воинскую доблесть новгородцы. Кончанские спешно разошлись к своим, собирать людей в ополчение. Новгород способен вооружиться быстро, помня об этом, враги редко подходили даже к самому городу. Каждый новгородец от мала до велика, если нужно, возьмет в руки оружие. И не рогатину с оглоблей, а настоящее, кузнецами кованное, старательно оберегаемое. Каждый конец быстро выставит по сотне хорошо обученных конных и по сотне пеших воинов. Если придет година, то и много больше, пришлют своих и пригороды, и селяне, что вокруг Новгорода сидят. Защитники найдутся, только для этого времени нужно больше. А князь объявил: завтра и выступаем. Потому торопятся кончанские, зовут сначала тех, кто готов в любую минуту выступить, только коня взнуздать да с женкой и детьми попрощаться.

Но Александр так не торопил, объявил сбор наутро да велел готовиться получше, враг сильный идет, с ним одними ухватами не побьешься, воинская выучка нужна да вооружение хорошее.

Весь день князь провел среди новгородцев, собиравших ратников в поход. Проверял, сам осматривал вооружение, что-то советовал, за что-то и ругал. Глядя ему вслед, сотский Ратай, много раз ходивший на битвы с разными князьями, покачал головой:

— Ай толков князь! Каждое слово в дело! И где научился?

Ему ответили:

— Да у отца же! Князь Ярослав и сам толков, только чего-то его наши бояре не потерпели...

Ратай поморщился:

— Наши бояре кого уважают? Только самих себя да тех, у кого денег много...

Сказал вполголоса, чтоб не слышали ненужные уши. Ни к чему сейчас на себя боярское недовольство навлекать, сейчас князю вон помощь нужна, это важнее правды-матки, что иногда так хочется высказать в лоснящуюся от самодовольства боярскую физиономию.

Не все поддержали князя Александра, то есть никто против не выступил, но нашлись и такие, что давно встали на сторону врага. Среди них боярин Колба. Вообще-то он был Колберном, но, перебравшись в Новгород, имя Ославянил, чтобы звучало привычней. Это он на прежнем совете убеждал всех лучше объединиться с заморскими купцами, чем вставать под Владимирскую Русь. Теперь, вернувшись с совета, крепко задумался. Шведы пришли на Русь и стоят уже у порогов? Князь Александр спешно послал гонцов в Ладогу и сам собирает рать навстречу врагу? Но победить он сможет, только если нападет внезапно, иначе ему шведов не одолеть, это понимает каждый. Ярославич надеется на внезапность, значит, надо его опередить, предупредить шведов о планах князя.

Боярин крикнул, чтоб позвали верного помощника Голяка. Тот вошел быстро, точно стоял где-то за дверью. Может, так и было? Весь Новгород знает о сборе рати, Голяк тоже начеку.

Колба был хмур донельзя. Голяк даже подивился: чего он боится? Шведы, если и придут, то уж таких, как боярин, не тронут. Голяк на то и надеялся, притрется ближе к боярину и пересидит лихую годину, а чтобы от себя не гнал, готов что угодно делать, хоть сапоги лизать. Но Колба сапоги лизать не заставил, велел собираться в дальнюю дорогу и как можно быстрее...

Новгородца Мишу знают не только кончанские, хорошо он известен в разных углах города. Толковый воевода, ему и доверили пеших вести. Миша тоже не стал полагаться на самих воинов, обходил каждого, проверял, как и князь, хорош ли меч, какова кольчуга, окантован щит... Нашлись те, кого завернул обратно:

— С таким оружием не на шведа идти, а только на охоту.

Новгородец возражал:

— Да я лучше с луком... сподручнее.

За него заступились:

— И верно, Митяй — лучник первейший, в полтора перестрела навылет бьет! Не всем же мечом разить...

Миша задумался, а ведь верно, иногда от хорошего лучника толку больше, чем от какого всадника в броне.

— А стрел много? — поинтересовался скорее ради строгости, чем из любопытства. Чего и спрашивать было, у хорошего лучника всегда запас отличный. Но Митяй не обиделся, показал колчан:

— Во! Всякие есть, и срезни, и те, что против лат годятся.

— Ага, — кивнул воевода. Это хорошая придумка. Шведы в броне такой, какую не всякий меч осилит, иного рыцаря конь едва держит, столько на нем железа. Да и сами кони тоже в броне от ушей до хвоста. Тут опытный лучник, такой, чтоб стрелы мог под латы пускать, пригодится. Решил князю об этом при случае напомнить. Новгородцы охотники хорошие, если их стрелами специальными вооружить, то большой урон нанести смогут. Велел:

— Соберите все срезни да латные стрелы у кого есть, пригодятся против шведа.

Новгородцы согласно зашумели:

— Верно, только надо и другим концам про то сказать. И кузнецам работать, пока войско в поход не выступит.

Миша заторопился к князю, пересказать мысль новгородцев.

Александра он нашел легко, тот был среди людей, сам проверял, как готовятся. Князь выслушал Мишу внимательно, помнил, что этот сотник водил у отца ополчение против немцев, согласно кивнул. Миша не стал выдавать придумку за свою, рассказал про Митяя, честно сказал, что это его слова. Александр тут же распорядился про стрелы, а самого Мишу позвал за собой:

— Дело поручить хочу.

Новгородец торопился вслед за молодым князем, стараясь не отставать, тот решил говорить на ходу. Повел к берегу, где уже спешно собирались расшивы:

— Смотри, двумя рукавами пойдем, как предки наши на Царьград ходили, конями и по воде. Пешую рать, чтоб ногами долго не месить, на расшивах отправлю, сам с конными пойду до самой Ладоги. Мыслю, пеших ты поведешь, — вдруг повернулся к Мише князь. Светлые глаза смотрели строго, точно отец сыну что поручал. Миша даже выпрямился под княжьим взглядом. Ответно смотрел, не отрываясь. Кивнул:

— Сделаю, княже.

Высокий, почти тонкий князь рядом с кряжистым, основательным Мишей смотрелся этаким молодым дубком, рвущимся к небу, рядом со старым дубом. И тому очень хотелось закрыть собой от буйных ветров, от невзгод этот молодой дубок, но понимал, что нельзя дубу вырасти в тени другого. Все, кто видел эту пару, улыбались в усы: и впрямь князь точно молодой дубок, молодой, да крепкий, такого не согнешь, не сломишь, твердо стоит на ногах. Полнились сердца новгородцев приязнью к своему князю.

Князь Александр вернулся на свой двор только совсем к вечеру и сразу велел позвать прибывшего с вестью ижорца.

— Отдохнул уж небось?

Гридь подивился такой заботе, гонец давно выспался после тяжкого пути и наелся от пуза. Только куда же поедет, вечер на дворе, темень уж скоро. Но приказ выполнил. Уже через минуту ижорец стоял перед князем.

Александр кивнул на лавку подле себя:

— Садись, разговор долгий будет.

Не привыкший к такому обращению парень не решился сесть рядом с князем. Александр недоуменно поглядел на него и снова велел:

— Да садись ты! Чего чинишься? Не до того.

Ижорец скромно приткнулся на самом краешке лавки. Князь больше приглашать не стал, принялся расспрашивать о том, зачем позвал.

— Хорошо ли места знаешь?

— Ижору? — подивился вопросу парень. — Дык... с детства... там родился...

Александр вдруг принялся чертить угольком прямо по столу:

— Глянь, если это Варяжское море... это Нева... это озеро Нево... тут Волхов, здесь Ладога... — Князь иногда поворачивал голову в сторону ижорца, следя, понимает ли тот, что начерчено. Парень понимал; когда князь ради проверки вдруг повел Тосну не там, ижорец помотал головой:

— Не, княже, не обессудь, Тосна чуть левее будет, а там Мга.

Александр протянул ему уголек:

— Дорисуй и покажи, где сейчас шведы стоят.

Тот почему-то перепугался:

— Где сейчас, не знаю... я оттуда два дня назад ушел.

Князь кивнул:

— Где два дня назад были.

— А вот тут. Где Ижора к Неве никнет.

Он еще раз подробно пересказал князю то, что было велено старейшиной рода Пельгусием и что видел сам. Но Александр сразу не отпустил. Еще долго расспрашивал о том, какой лес вокруг да какие овраги рядом. Уже отпуская парня поздней ночью, вдруг спросил:

— Тебя зовут-то как?

— Елифа-ан... — протянул тот.

— Со мной пойдешь, Елифан? Мне может понадобиться хороший провожатый.

Ижорец обрадованно кивнул, растянув в улыбке щербатый рот:

— Пойду...

Ему и самому очень хотелось попроситься в дружину этого пусть молодого, но явно толкового князя. За день, проведенный на княжьем дворе, он успел понять, что Александра недаром слушаются все, распоряжается со смыслом.

На следующий день князь со своей дружиной в доспехах и всеоружии прибыл в Софийский собор. За ним подтянулось и новгородское ополчение. Получить благословение перед походом против грозного врага — непременное дело для любого русича. После молебна к Александру подошел тысяцкий Еремей:

— Князь, на площади почитай весь Новгород собрался. Говорить будешь?

Тот кивнул:

— Буду.

Площадь действительно запрудил новгородский люд. Кто провожал своих в ополчение, кто в поддержку, а кто и просто из любопытства. Тысяцкий подивился, молодого князя толпа не испугала, напротив, говорил страстно и очень твердо:

— Господин Великий Новгород! Свей нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Не звали мы их и не чаяли их прихода. Пришли в силе великой, и нет у нас времени ждать подмоги. Пойдем с лучшими воинами на врага и одолеем его сами! Не в силе Бог, а в правде!

Последние слова князя потонули в криках поддержки:

— Веди, князь!

— На любую силу найдется своя силушка!

— Не побоимся, братья, свеев поганых!

— Пересилим вражин!

— Веди, князь!

Александр поднял руку:

— Поведу на битву трудную. Их много больше, чем нас, — он жестом остановил новгородцев, готовых шапками закидать проклятого врага, — верю, что осилим их, но всех с собой взять не смогу. Толку не будет. Пойдет от каждого конца по сотне конных и сотне пеших. Отберите лучших и самых сильных. Да чтоб оружие крепкое было.

Пельгусий отправил своих не только в Новгород, еще двое поспешили к Ладоге, там тоже знать должны, что идет на них сила вражья. Ладожанам отбиваться не привыкать, уж очень удобно град стоит, оттого и крепость хорошую поставили. Но уж больно много вражин идет, если верить ижорцам. А им не верить нельзя, ладожский воевода хорошо знал, что Пельгусий с ижорцами крепко держит сторожи на море и на Неве. Верно решил князь, когда просил ижорцев следить за морем, без них и не узнали бы про находников, пока на Волхове не показались. Если их много, то не все под Ладогой встанут, будут и те, кто сразу к Новгороду отправятся. Задумался воевода, хорошо, если посланные Пельгусием до князя Александра дошли, а если нет? В лесу всяко бывает, а там по пути еще и болотин немерено. Подумал и решил еще и своих по реке отправить, предупреждение, даже двойное, зряшным не будет. В Ладоге каждый человек на счету, если враг идет, но сейчас не жалко.

В легкую однодревку, на каких издревле русичи по рекам ходили, спешно прыгнули двое, помахали руками, показывая, что все запомнили и все передадут князю, как велено, и скрылись из глаз. Летом близ Нево ночи светлые, можно плыть и после заката. Воевода вздохнул, дойдут быстро, только бы князь успел подмогу прислать раньше вражин. В том, что пришлет, не сомневался.

А сейчас надо глядеть в оба, так всех и предупредил, чтоб мышь мимо не проскочила, не то что враг!

Враг проскочить на большом количестве шнеков, конечно, не смог, а вот странный человек в Ладоге вдруг объявился. Тоже на легкой однодревке, плыл сверху, от Ильменя. Его остановили сказать, чтоб возвращался, но не послушал. Дальше все одно не пустили, ни к чему смерть христианину самому искать, оставили ночевать в доме у Ипаша, но новгородец вдруг стал к чему-то коня просить, мне, мол к ижоре срочно надо. Ипаш, не будь дураком, коня пообещал дать назавтра, а сам шасть к воеводе, так, мол, и так... Те ижорцев быстро кликнули: к вам человек. Те головами мотают:

— Не знаем такого, не наш. А вы его про нашего Пельгусия спросите, сразу поймете, врет или нет. Коли не врет, то с нами пойдет. А пока про нас ничего не рассказывайте.

Ипаш торопился в свою избу, гадая, не сбежал ли нежданный гость. Нет, в ночь уйти не решился, сидел на лавке, весь в раздумьях.

Хозяин поинтересовался:

— Ты чего невеселый? Пельгусия давно видел, нет?

— Кого? — вскинулся новгородец.

— Да старейшину ижорского... — сказал Ипаш и пожалел. Забегали у гостя глаза, засуетились. — К нему идешь или кто другой нужен? Чего тебе неймется по ночам-то? Ложись уж спать, утром дам я тебе коня. Только по тутошним болотам, считай, в погибель коня отправлю, да ладно, воротишься, отдашь. — И строго добавил: — А сгубишь, спрошу сторицей! В Новгороде достану, ежели не отдашь! Опозорю на весь свет!

Ипаш нарочно ярился, чтобы забыл новгородец о его вопросе. Тот и впрямь стал клясться, божиться, что коня вернет. Потом подумал и вообще отказался брать:

— И впрямь, куда мне с лошадью, я местных болотин не ведаю. А не отправишь ли ты со мной лучше сына или холопа какого, чтоб дорогу показали?

Ипаш не растерялся:

— Отчего ж не отправить, если человеку так надо? Только не за спасибо все же. Плату потребую, потому как людей от дела оторвешь. Пойдут с тобой два моих работника, тоже хотел к Пельгусию с товаром сходить, да самому до зимы не тронуться.

Новгородец снова отказался:

— Не, зачем двоих отрывать? Дай мальчонку какого шустрого, твои небось каждую кочку сызмальства знают.

Ипаш чуть рассердился:

— Ладно, спи, утром решим. А то перебирает тут: с тем не пойду, с тем тоже...

Поворчал, поворчал, да вроде и затих, чуть даже похрапывать стал. Потом вдруг поднялся, почесал спину, задрав рубаху, посопел и пошел во двор. Новгородец прислушался, нет, что-то делает хозяин во дворе, по голосу так собаку ругает и на кого-то ворчит. Немного погодя ладожанин вернулся, так же сонно позевал, поворчал и захрапел богатырским сном. Новгородец еще полежал, успокоился и тоже заснул. Завтра долго идти, негоже быть уставшим.

Утром первым поднялся хозяин, разбудил гостя:

— Вставай, идти-то собираешься?

Тот быстро сел, с трудом соображая, где находится, но увидел хозяина, сразу все вспомнил. От провожатых отказался наотрез:

— Я подумал, не стоит тебе людей отрывать. Сам дойду, только скажи, как лучше, берега ли держаться или можно напрямик?

Ипаш почесал затылок пятерней и развел руками:

— Да кто ж его знает? Берегом, оно, конечно, проще, не заплутаешь. Но напрямки быстрее. Ты торопишься ли?

— Да, — кивнул гость.

— Тогда прямо иди.

Глядя вслед скрывшемуся за деревьями новгородцу, Ипаш проворчал:

— Хорошо, что ижорцы заранее вперед вышли... Только бы не упустили...

Пешие двинулись по Волхову на расшивах, конные вслед за ними берегом, торопясь. Шли одвуконь, каждый конный вел в поводу запасного. Князь шел берегом. Он очень торопился отправить вниз к Ладоге хоть пеших, чтобы той было чем защищаться.

Перед отплытием Александр долго говорил с Мишей, наказывая поторопиться к Ладоге, но не рисковать. Вперед высылать даже с расшив дозорных. Если шведы все же успели подойти к Ладоге и взять ее, то не нападать, подождать, затишась, подхода конных. Если же проклятых еще нет, то в Ладоге встать, дальше ни ногой. Помочь ладожанам еще укрепить город, запасы сделать, да и самим кой-чем запастись. Обещал на конях быстро догнать:

— Нас не ждите, идите быстро, как сможете. Вы в Ладоге нужнее. Бог даст, все успеем дойти, а нет, так хоть вы там окажетесь.

Пришло время расставания. Прощались привычно, не в первый раз уходила рать от вольного города на защиту своей новгородской пятины. Так всегда старались поступать новгородские князья — встречать врага подальше от города. Верно, лучше побить его загодя, чем отражать нападки с самих крепостных стен, хотя и они весьма крепки. Но на стены последняя надежда.

Женщины уже обняли своих мужей, расцеловали и обещали ждать; пешие погрузились на расшивы, оттолкнулись длинными шестами от пристаней, взялись за весла и подняли паруса. Теперь пришло время отправляться конным. Они тоже ждали наготове. Часть своего оружия всадники отправили на расшивах, чтобы идти налегке, так быстрее. Из восьми сотен конных триста — княжья дружина, у нее семей почти нет, ни к чему заводить, остальные пять сотен — новгородцы. Этих провожали их жены, дети и просто любушки.

Княгиня Александра вместе со всеми. Она провожала мужа в его первый самостоятельный поход. Молодая женщина твердо решила сказать князю о будущем сыне. Александр Ярославич подошел к жене, обнял за плечи:

— Жди! Вернусь!

Та все же попросила:

— Вернись, Саша, ты сыну нужен...

Князь, уже начавший отворачиваться от нее, резко повернулся обратно, серые глаза впились в лицо женщины:

— Сын?

Та кивнула, блестя счастливыми глазами:

— Да, Саша, тяжела я.

Александр снова стиснул плечи жены:

— Сбереги! Я вернусь!

Обернулся к новгородцам, его голос, казалось, звенел радостью:

— Пора, новгородцы! Пора, время не ждет!

Одним движением взлетел на своего любимого вороного коня, поднял руку, призывая конных к вниманию, потом резко махнул, посылая всех вперед. Войско двинулось, сначала шагом, выходя в городские ворота, потом все быстрее и быстрее. Надо торопиться, их ждет Ладога и бой за Землю Русскую.

Глядя вслед удалявшемуся конному войску, княгиня Александра утирала слезы. Плакали многие женщины, а как не плакать, если любимые мужья, сыновья, отцы ушли на тяжелую битву с грозным врагом? Что их ждет?

Вдруг она услышала, как кто-то сзади засомневался:

— Молод князь больно... Не наделал бы бед.

Ему вторил другой:

— Больно в себе уверен. Сидел бы за стенами новгородскими, их не взять. Не то побьют шведы все войско, совсем некому город оборонять будет...

Александра не выдержала, обернулась и громко объявила, сама не ведая кому:

— Князь Александр Ярославич хоть и молод, а воин хороший! Он вернется с победой!

Ее голос едва не сорвался от волнения, но прозвучал звонко. Услышали многие, вокруг раздались одобрительные возгласы:

— Верно, княгиня!

— Не возрастом князь умен, а головой!

— И воин Александр Ярославич знатный!

— Вернутся наши с победой!

Княгиня Александра гордо вскинула свою красивую голову и отправилась в терем ждать. Для нее наступили очень тяжелые дни без вестей от любимого мужа.

Шнеки действительно дошли только до порогов, как и рассказывали разведчики-датчане, река делала крутой изгиб и перед большой излучиной вдруг покрывалась множеством бурунчиков. Ладно бы разбивалась на несколько рукавов, хоть понятно было, где глубже, а то ведь просто мелко бурлила, напрочь скрывая свое дно. На мель налететь легко, сильное течение не даст лавировать среди этих выступов, ветер по-прежнему встречный. Биргер сам прошел до самых порогов, но дальше не рискнул, согласился, что надо пока встать и выждать. Но прежде чем бросить якоря, потребовал отправить сотню прочесать берег, причем предложил сделать это норвежцам. Ульф удивился:

— Почему не твои?

Усмешка исказила лицо Биргера:

— Чтоб Мельнирн не сказал, что я захватываю его добычу...

— А может быть добыча? — чуть глуповато поинтересовался Ульф.

Подумав: «С какими идиотами приходится иметь дело!», Биргер кивнул:

— Конечно, здесь же живут люди. Их надо уничтожить всех, чтоб не успели никому рассказать о нашем приходе. С этим отлично справятся Мельнирн и его люди.

— Да, он любит вырезать всех до единого... — согласился Ульф.

Норвежцы отправились на берег, но не сотней, а двумя. Они облазили все окрестности и вернулись ни с чем.

— Тут пусто, как у меня в животе! — объявил раздосадованный Мельнирн.

Биргер задумчиво осматривал берег с палубы шнека. Конечно, он отправил норвежца в карательную вылазку не из желания справедливости и не оттого, что тот хорошо умеет уничтожать всех. Его люди смогли бы не хуже. Просто Биргер сразу сообразил, что в случае негостеприимной встречи могут быть потери, а терять своих он не хотел. Теперь Биргер размышлял, не зря ли доверил важное дело Мельнирну? Неужели здесь никто не живет?

Но выбора не было, пришлось встать на стоянку у слияния двух рек вдоль берега с большой поляной. Поляна с одной стороны ограничивалась болотом, а дальним своим краем окаймлялась глухим лесом. Место удобное, можно и коней, которые истосковались по вольной траве, выпасти, и самим встать большим лагерем. С бугра, который подойдет для установки шатров, хорошо видна река чуть не до самых порогов. Биргера беспокоил только лес, но и сходившие туда шведы сказали, что людей не видно, тропы не натоптаны. Да и за лесом снова болото. Здесь одни болота вокруг.

Все же Биргер сошел на берег чуть ли не последним, долго ходил по краю поляны в полном латном облачении и в сопровождении большого количества вооруженных рыцарей. Но и он ничего не заметил.

Мельнирн ехидно смеялся, что шведы так напуганы криком вороны, что латы не снимут даже ночью, так и будут спать стоя! Биргер не обратил на его насмешки никакого внимания, но опасаться дальше было действительно смешно. Скоро издеваться начнут уже остальные. И он приказал разбить свой расшитый золотом шатер. Ни для кого не было секретом, кто же действительно заправляет всем походом, и поставленный шатер Биргера объявил всем, что стоянка надолго, можно располагаться.

На ночь Биргер распорядился выставить большую охрану и сам не спал почти до утра. Но из леса слышалось только уханье филина, да где-то недалеко пищали мыши.

К утру и Биргер, и остальные успокоились. День прошел без происшествий, если не считать того, что сильно покусали друг друга две почему-то повздорившие лошади. Наказали прежде всего тех, кто за ними следил, ведь все лошади из разных мест, надо быть бдительней. Да еще опрокинули котел с горячей похлебкой, предназначенной для гребцов на шнеках. Вот уж об этом у Биргера голова не болела совсем, своих людей он кормил отдельно. Это дало повод Мельнирну снова поиздеваться, мол, шведы боятся, что их пронесет от общей пищи. Шутки норвежца начали раздражать Биргера, и он старался держаться от хама подальше, сорваться не боялся, но не хотел зря злиться.

И все же лагерь получился неплохой. Конечно, стоять дело тошное, но иногда после хорошего перехода можно и отдохнуть. А переход был немаленьким, через все море, которое русы зовут Варяжским.

Биргер сам проверял охрану утром и вечером, сам отправлял в дозор тех, кто охранял лагерь со стороны реки. Два шнека стояли у самых порогов, чтоб никакие русы не могли подобраться тайно. Так продолжалось три дня, пока Мельнирн не начал смеяться уже в лицо, мол, Биргер сидит на простой лесной поляне, точно на муравейнике. Если так бояться, то стоило ли вообще приходить так далеко? Что будет с Биргером, когда он воочию увидит русов или стены Ладоги? Понос обеспечен!

Биргер разозлился не на шутку, но Мельнирна вдруг поддержали все остальные, включая Ульфа. Осторожничать просто надоело, вокруг никого не видно, чего так переживать? Русы если и подойдут, то по реке, а там охраны достаточно, пока пройдут пороги, можно успеть не только вооружиться и надеть латы, но и выстроиться в боевой порядок. Расслабляла всех и жара. Июль на Неве бывает очень жарким, а влага в воздухе не дает нормально дышать. От этого тяжело всем: и людям, и лошадям. В лес не сунешься, там тучи комаров, приходилось прятаться в шатрах тем, у кого они были. Остальные изнемогали на палубах шнеков, стараясь укрыться от солнца чем только можно. В конце концов сдался и сам Биргер. Он тоже большую часть дня не выходил из шатра, а ночью снимал латы и рубаху из-под них.

Жарко... душно... Датчане попрыгали в воду, та хоть чуть холодит. Немного погодя за ними последовали и многие другие. Никакие окрики не помогали. Биргер подозревал, что уходившие в дозор по реке занимались тем же. Прохлада приходит только ночью вместе с тучами противно зудящих комаров. У воинов кожа крепкая, комару не прокусить, но его нудный писк доводит до бешенства. У всех один вопрос: когда же сменится ветер?!

В Ладоге беспокойно. Гонец от князя Александра из Новгорода приплыл два дня назад, подтвердив плохую весть — в устье Невы вошли множество шведских шнеков. Пока стоят на Неве, дожидаясь попутного ветра, но в любую минуту могут двинуться на Ладогу! Новгородское войско подойдет на помощь скоро, но и самим надо обороняться, если враг нагрянет раньше. У Ладоги крепость каменная, та, деревянная, что еще Вещим Олегом выстроена, давно пришла в негодность, была сожжена. Каменную построили отменно — стоит она, нависая над Ладожкой, стены ровные, чтобы зацепиться нельзя снаружи, воду можно брать прямо со стены из Волхова. Если запрутся, то сидеть долго могут. Но шведов идет много, потому Ладога и остерегается. Для Новгорода захват Ладоги или даже просто запертый в этом месте Волхов — погибель. Это понимали все.

Ладожане с тревогой вглядывались в обе стороны. С какой раньше ладьи придут? Шведы ли с Нево нагрянут или князь по Волхову?

Князь успел раньше. Радости ладожан не было предела, хотя и понимали, что битва только предстоит, но под защитой такого воинства все же легче. Оказалось, что на расшивах князя нет, он шел берегом с конными. Но бояться было некогда, пока разобрали все, что привезли на расшивах, разместили по домам пеших, чтоб не сидели у костров, пока всех порасспросили... Хотя новгородцы знали только одно — идут свей большим числом, новгородский князь ведет свою дружину на них спешно. Что будет дальше, куда ведет? Об этом не ведали.

Нашлись те, кто засомневался, почему князь не отправился прямым путем туда, где стоят свей. Ему тут же возразил более сообразительный:

— А ежели бы они оттуда уже ушли, пока князь дойдет? Чего же за ними до самого Новгорода гоняться? Не-ет... прав князь, хотя и молод, а хитер, надо сначала в Ладоге заслон поставить, а уж потом о бое думать.

Конные прибыли через день, оставалось только подивиться их быстрому ходу.

Князя уже встречал новый ижорец, присланный Пельгусием. Умный старейшина отправил на всякий случай гонца и в Новгород, и в Ладогу, понимая, что князь может двинуться туда. Гонец принес хорошие вести — свей все ждали погоды и попутного ветра. Александр поинтересовался у гонца:

— Как долго может такой, как сейчас, ветер держаться?

— Еще с неделю подует. А потом может либо стихнуть, либо вовсе смениться. Тогда под парусом пороги ловко пройти можно...

— А сейчас совсем нельзя?

— Можно, — вздохнул парень, — да только тяжело очень, они же груженые. По-над берегом можно и сейчас, да кто ж свеям объяснять станет, как это сделать?

Князь подумал, что очень хорошо, что никто не собирается этого делать, иначе встречать бы им свеев у самого Новгорода.

Решение князя было одно:

— Поспешим!

Он решил взять с собой из Ладоги еще полторы сотни воинов, какие годились больше для пешего боя, и уже на следующий день выступил со своим войском через лес к Неве. Новгородец Миша распоряжался пешей ратью, посаженной на расшивы, с толком, князь решил его особо приметить. Даст Бог, все обойдется, останется Миша жив-здоров, быть ему воеводой новгородским. Расшивы снова вырвались вперед, отправившись к острову Орешек, что на Неве, чтобы в случае необходимости заслонить путь свейским шнекам.

И снова дивились мудрости молодого князя бывалые воины — и об этом подумал. Верно, пока рать дойдет до берегов Невы, мало ли что может случиться, поднимется ветер попутный, и поплывут снова свейские ладьи. Маши потом руками вместо драки-то...

Ижорцы увидели новгородца почти сразу, как тот отошел от последней избы Ладоги. Двигался он споро, пожалуй, не предупреди Ипаш с вечера, могли бы и не догнать...

Голяк, получивший прозвище за почти полное отсутствие волос на голове еще смолоду, сначала шел без опаски. Он неплохо знал эти места, до своего появления в Новгороде много охотился здесь. Но ближе к Неве местность была менее знакомой, и Голяк стал осторожней. Сам хороший охотник, он все же проглядел, что за ним следят две пары внимательных глаз. До Ижоры оставалось совсем недалеко, когда под ногой Тукко неожиданно хрустнула ветка. Голяк резко обернулся, но ничего не увидел. Замер, прислушиваясь, долго стоял, не дыша. Снова ничего. Ветка могла хрустнуть и под копытом животного, но Голяк уже нутром чуял опасность, потому стал втройне осторожным. И все же ижорцы шли за ним, не упуская из глаз. Они-то хорошо знали проходы по болоту, которое предстояло перейти, а вот незваный гость нет. Товарищ Тукко по дозору, Рейно, знаком показал ему, что пора гнать чужака на топь, мол, потом, если надо, вытащим. Это было верно, на болоте особо не спрячешься, увидит, что догоняют, сможет уйти, если, конечно, проходы знает. Если нет, то найдет свою погибель, но на такое надеяться не стоит.

Голяк был чуток, стоило шумнуть, как бросился прочь. Хорошо, что парни сделали это, уже когда незваный гость ступил в болото. Но новгородец быстро опомнился и схватился за лук. Тукко разозлился:

— Ты нас на нашей земле и бить собираешься!

Две стрелы, которые мгновенно выпустил Голяк в разные стороны по парням, показали, что встретился не простой охотник, а крепкий воин. В ответ ижорцы натянули свои луки, но бить стали не насмерть, хотелось поймать и потребовать ответ. Потому били по ногам. Стремясь уйти из-под обстрела, Голяк рванул почти напрямик к ближайшему островку, надеясь укрыться за небольшими деревцами и оттуда поразить противников. Тукко закричал вслед:

— Там топь!

Голяку бы прислушаться, ведь то, что издали выглядело островком, на самом деле было просто небольшими кочками, на каждую из которых наступать совсем не стоило, тем более на бегу. Уже осознав, что под ногами нет твердой земли и просто устойчивой кочки, Голяк еще раз рванулся, стремясь уцепиться хотя бы за березку, до которой было рукой подать. Даже дотянулся, но хилое деревце, едва державшееся корнями на небольшой кочке, не выдержало тяжести человека, обрушившейся на него в броске, подломилось, и новгородец полетел в болотную жижу. Уже осознав, что спасения нет, он все же хватался за тонкие ветки сломанной им березки, дико кричал, но трясина все быстрее поглощала его с каждым движением. Когда незваный гость погрузился уже по плечи, ижорцы вышли из леса. Завидев людей, новгородец снова забился, протягивая к ним руки. Рейно с презрением плюнул в его сторону:

— Как бьется! Даже если б хотели, не вытащим.

Они не стали смотреть, как голова Голяка будет скрывать в болотной жиже, повернулись и пошли прочь, не обращая внимания на его вопли. Пусть себе, не с добром пришел, по всему видно, чего его спасать?

И о нежданной встрече с чужаком тоже не сразу рассказали старейшине, да и забыли о ней, не до того было. Только позже, когда наткнулись на краю болота на его брошенное оружие, вспомнили чужака недобрым словом. На оружии обнаружилась новгородская метка, говорящая, что лук принадлежит дружиннику боярина Колбы. Но и тогда жалеть о Голяке никто не стал, уже поняли, зачем тот шел к берегу Невы.

Старейшина Пельгусий не спал уже которую ночь, все переживал, что стоит на минуту не приглядеть за свеями, как те уплывут. Что он тогда князю Александру скажет? Но все шло хорошо, свей не замечали, что за ними следят. Ижора, знавшая каждую тропинку, каждое дерево в лесу, прекрасно умевшая неслышно двигаться и тихо сидеть в засадах, сумела не показаться шведам, не спуская с них глаз.

На небольшую поляну, где укрывались ижорцы, раздвинув кусты так, что даже любопытные сороки голоса не подали, вышел человек. Одет он был странно — поверх вымазанной зеленым рубахи прицеплены ветки, на голове тоже куст. Подойдя к сидевшему в стороне Пельгусию, опустился на траву, знаком показав, что все в порядке. Они уже который день обходились без костров и разговаривали шепотом. Ни один запах или звук не должен выдать присутствие в лесу людей. Шведы не суются глубже в заросли, видно, боятся заблудиться, это на руку ижорцам, но все равно надо быть осторожными. Пельгусий кивком головы спросил подошедшего, как, мол? Тот спокойно кивнул в ответ: все в порядке, стоят. Возле самого старейшины сидел другой, только что прибывший ижорец. Он принес хорошую весть: новгородский князь спешит со своим войском уже от Ладоги сюда. Старейшина радовался: пора встречать.

На место пришедшего уже заступил новый доглядчик. И снова кусты не шелохнулись и птицы не забеспокоились. А внимательные глаза все примечали: и сколько человек на шнеках, и как коней выпасают днем, и когда обедать садятся. Это пригодится новгородскому князю, когда тот подойдет бить набежников.

Берег Невы занят шведскими шатрами. На большой поляне, где можно и коней выпасти, и самим расположиться, стоят шатры рыцарей. Больше других выделяется шитый золотом шатер, в котором ночуют Биргер и Ульф Фаси, ведущие шведское войско. Рядом поменьше шатер епископа Томаса. В остальных рыцари, оруженосцы и другие командиры. Шатры норвежцев стоят отдельно, Биргер и Мельнирн терпеть друг друга не могут, потому и стараются держаться подальше. Датчане, напротив, встали ближе к шведам.

Из золоченого шатра вышел Биргер, остановился, щурясь на солнце, привычно огляделся, проверяя, все ли в порядке. Шнеки стояли ровными рядами по два: борт к борту, нос к носу. Между собой соединены мостиками, с крайних на берег перекинуты сходни, по которым удобно сводить коней, да и самим ходить тоже. Это хорошо, в случае опасности шнеки смогут быстро отойти от берега, подняв якоря. Вперед до порогов выставлена дозорная охрана, если и покажутся на реке русские ладьи, то пока пройдут пороги, шведы успеют не только коней на суда ввести, но и выстроиться в боевой порядок. Биргер подумал о том, что, пожалуй, в таком случае коней незачем тащить на суда, пусть себе пасутся вволю, пока он будет бить русичей. У ярла даже поднялось настроение, честно говоря, даже вдруг захотелось, чтобы неразумные русичи наконец появились на Неве, захотелось сражения, ради которого плыл сюда. Просто стоять вот так скучно. Отдых тоже хорош в меру.

Биргер еще полюбовался ровными радами своих судов, отличной организацией стоянки и подумал, что пора двигаться даже без попутного ветра. Ему сказали, что ветер будет через несколько дней, уже довольно долго дует встречный, здесь направления ветров меняются с завидным постоянством. Это, конечно, хорошо, но если еще через пару дней смены не произойдет и хотя бы ослабнет встречный ветер, то надо поднимать якоря. Не то новгородцы забеспокоятся уже одним отсутствием торговых ладей у себя на Волхове, а для Биргера очень важна внезапность нападения. Ох как он любил эту самую растерянность противника, вдруг видевшего перед собой неприятеля! Такое стоило многого. Альдегьюборг, конечно, крепость сильная, там стены каменные и стоит хорошо, но такой силе воспротивиться не сможет. Хорошо бы, чтоб пропустила к Хольмгарду, не препятствуя. Но это вряд ли, очень любят эти славяне сопротивляться. Даже тогда, когда их сил явно меньше. Легкая досада при воспоминании о предстоящем сопротивлении едва не испортила настроение Биргеру, но он не позволил такого. Принялся снова оглядывать окрестности. С двух сторон реки — полноводная Нева и впадающая в нее меньшая Ижора, вокруг большой поляны, точно специально предназначенной для вот таких стоянок, глухой лес. Заросли стоят сплошной стеной. Безлюдные места, за все время никого не встретили. Это и хорошо, и плохо. Не слишком доверяя такой тишине, он приказывал сначала прочесывать прибрежные леса, это сделали и прежде чем бросить якоря. Но никого не обнаружили. Ни людей, ни дымов. Человек может спрятаться, но он будет разводить костер, чтобы приготовить пищу и отогнать хищников. У самих шведов костры горят ночью и днем, а вот в лесу они до сих пор ни разу дымка и близко не видели. Пустынно. Не хотел бы он владеть этими местами. С них и дани не возьмешь. Разве что заселить другим народом, чтоб поставлял скору, эти леса должно быть богаты скорой.

Вдруг Биргеру, разглядывавшему лесные заросли, показалось, что из темных кустов на него смотрят чьи-то глаза. Он даже головой затряс. Глянул снова — нет никого. Но неприятное ощущение осталось. Ярл прислушался, с той стороны не доносилось ни звука, вернее, звуки-то были, но не было беспокойства птиц. Биргер хотя и не любил лес, но хорошо помнил, что присутствие человека в нем выдают прежде всего птицы. И все равно подозвал к себе одного из дружинников, кивнул на кусты по краю поляны и велел проверить, нет ли там кого.

— Один не ходи, возьми с собой еще двоих.

Конечно, Иловец не стал ждать, когда шведы пойдут его искать. Он так же неслышно исчез в лесу, как и появился, решив сказать остальным, чтоб держались чуть подальше, не то можно попасться на глаза вражинам.

Шведы прочесали весь лес вокруг лагеря, но никого не нашли. Даже затаившегося в ветвях дерева Канюшу, заступившего в дозор вместо Иловца. Парень сидел в густой листве так, словно здесь и родился. Его укрытое ветками тело не шелохнулось даже тогда, когда шведы стояли прямо под деревом, что-то обсуждая. Наверное, кляли своего ярла, которому что-то почудилось от безделья, вот и заставляет бегать по лесу за призраками.

До вечера шведы были очень осторожны, но скоро это надоело даже самому Биргеру, тот решил, что там был взгляд зверя, и гонять в лес своих воинов перестал. А еще через день все просто забыли о людях, которые могут появиться из густых зарослей. Никого там нет и быть не может! Опасность снова ждали только с реки, где выставлена надежная охрана.

Далеко на поляне Пельгусий выговаривал Пловцу, что чуть не сгубил дело. Тот не оправдывался, верно говорит старейшина, даже взгляд должен быть скрытным, чтобы враг затылком не почуял твои глаза. Пельгусий выговаривал, но сам понимал, что парень молодец, сидит по полдня, не шевелясь, движется, как тень, не оставляя ни звуков, ни следов...

От новгородского князя снова пришла весть — они уже совсем близко, подошли к устью Тосны. Там встретили расшивы, которые дальше не пойдут, опасно, могут заметить шведы, те тоже не глупы, свою охрану далеко по реке выставили. Видно, оттуда возможного нападения ждут. Это хорошо, что шведы леса не опасаются. Старейшина выслал навстречу новгородцам опытных проводников, чтоб провели самыми глухими звериными тропами, чтобы малейшее подозрение больше не возникло у шведов. Иначе все старания впустую.

Новгородское войско движется уже осторожно, но быстро. Сначала, пока шли далеко от шведов, торопились, не очень хоронясь, теперь князь приказал поберечься. Шведы не глупцы, а стоит им заметить русские отряды, и все пойдет прахом. Их много больше, просто сядут на свои шнеки и пойдут напором на Ладогу. Тогда беда.

Потому даже костры не разводили, питались хлебом с водицей. Ничего, лишь бы толк от похода был, а потерпеть русичи и не такое готовы.

Вперед высылали дозорных, пусть сначала разведывали, потом только двигались основной дружиной. Но оттого, что дозорных ходило много и далеко вперед, шли все же без остановок. И снова дивились воеводы толковости своего князя, молод, но его точно и учить ничему не надо, все сам успевает придумать, что ему подсказать собираются. Только кто рот откроет, чтобы предложить толковое, а князь уже все сделал, решил и распорядился. Нет, Александр советовался с опытными воинами, с воеводами, с тысяцкими, да только очень уж часто перекрывал их своим быстрым умом. Оттого и звучало то и дело:

— Ай да князюшко! Ай да Александр Ярославич!

Невские ночи странные, в Новгороде такого нет, там летний день хотя и долгий, но свой срок все же имеет. После заката небо долго еще светлое, но звезды в ночи видны и темень вокруг стоит. А здесь ровно ночи вовсе нет. Укроет землю сумерками, постоят те, и снова светает. Бывалые люди говорили, что это сейчас, в июле, хоть чуть темно по ночам, а раньше, в конце весны да начале лета и совсем не темнеет. Вечерняя зорюшка с неба не уйдет, а уж утренняя за ней приходит. Это новгородцам на руку, идти можно долго. Они и идут, пока ноги только движутся. Могли бы и больше, да князь приказал людей не утомлять, не то к Неве подойдут чуть живыми, толку от таких воев не будет. Миша с ним согласен, торопиться надо, но и людей следует сберечь, шведы сильные, против них полуживым не выступишь, побьют. Оттого и следит Миша за каждым пешим, не стер ли ноги, не болит ли чего, всем ли хлебца вволю хватает, не поник ли духом. Но о последнем можно и не беспокоиться. На коротких ночных привалах спят мало, все больше о будущей битве говорят да князя за разум хвалят. Сам Александр Ярославич такие разговоры не любит, даже хмурится:

— Что меня хвалить? Любой другой так же поступил бы! Да и хвалить след тогда, когда дело сделано, а не перед ним.

И эти слова на душу новгородцам да ладожанам легли, снова послышалось:

— Ай да князюшко! Не заносчив, это тоже хорошо.

Торопились, потому шли недолго, уже к вечеру встали, поджидая гонцов от Пельгусия. Шведы, если от берегов не ушли, то недалече, дальше чуть не ползком надо, без провожатых тайными тропами не пройти.

На привале Александр Ярославич привычно обошел войско, не выдавая своих мыслей, похвалил за хорошую скорость, за боевой дух. Велел спать, но чутко слушать. Охрану выставил крепкую, чтоб и комар не пролетел незамеченным.

Из леса совершенно неожиданно появился человек. Даже опытный охранник Ерема головой мотнул, глазам своим не веря. Словно дерево или куст вдруг превратилось в рослого парня. Тот прижал палец к губам и кивнул. Ерема в ответ тоже кивнул.

— Веди меня к князю. Я от Пельгусия.

Новгородец заторопился, все знали, что таких гонцов, когда бы ни появились, хоть среди ночи, к Александру Ярославичу доставлять не медля ни минуты! Гонец явно торопился, но дыхание ровное, да и не бежал видно, ноги не в росе — соображал Ерема, топая к княжьему месту. Князь Александр шатра не разбивал, только натягивали над головами рядно, чтоб сверху не капало, если дождь пойдет, и все. Поход он и есть поход, и князь спал и ел, как все остальные, себе лучшее не отбирал, себя не берег. И этим очень нравился воинству. Он и про полог ничего не говорил, сами так сделали, заботясь о молодом князе.

Александр, завидев приближающегося человека в сопровождении охранника, поднялся ему навстречу. Тот поясно поклонился, хотя был заметно старше самого князя.

— Я от Пельгусия, князь. Проведу вас тайными тропами.

Александр кивнул в ответ.

— Как там?

— Стоят пока.

— Расскажи, где стоят. Подробно, что за место. Можно ли подойти тайно, чтоб не заметили?

Посланник оглянулся вокруг.

— Подойти можно, если у тебя кони обучены не ржать, а воины не шуметь.

— Обучены, — гордо заявил князь. Ижорец с эти согласился, хотя и сам подошел тихо, но успел оценить то, как стоит новгородская рать. Если не знать, что они здесь, пока не подойдешь — не заметишь.

Князь с ижорцем долго сидели рядком и о чем-то говорили. Александр спрашивал, а пришедший отвечал. Потом были позваны тысяцкие, с ними князь тоже долго вел беседу. Тысяцкие разошлись к своим воинам, кликнули сотников, снова пошел разговор. И уже сотники что-то говорили самим дружинникам и ополчению. Все тихо и тайно, точно и у леса есть уши.

Елифан шел в пешем войске под предводительством новгородца Миши. Он плохо бился мечом, ни к чему такому учиться было охотнику-ижорцу, зато луком владел лучше некуда. Глаз точный, да и рука не слабая. Только чуть подучили боевыми бить, и после не могли нахвалиться на ижорского помощника.

Когда встретились на берегу Тосны с конными князя Александра, Елифан отпросился у Миши сходить к князю.

— Зачем тебе? — подивился новгородец.

— Я же тутошний, места хорошо знаю, помогу тайными тропами пройти.

Воевода согласился:

— То дело. Иди.

Князь, завидев Елифана, кивнул ему как давнему знакомому:

— И ты здесь?

Ижорец подивился:

— А где ж мне быть? Князь, я могу проход показать.

— Покажешь, только от Пельгусия вестей дождемся, не ушли ли шведы. Не то и идти будет лишне, не пришлось бы догонять.

Елифана очень обрадовало появление Канюши, встретились точно после долгой разлуки. Канюша сразу поинтересовался:

— А где Самтей?

Елифан тяжело вздохнул:

— Нету Самтея... погиб он...

Но рассказать, как погиб, не успел, князь позвал обоих, долго обсуждал, как лучше незаметно подойти к самому берегу. Молодые ижорцы оказались очень толковыми, места вокруг знали отлично, каждый овражек, каждое болотце помнили наизусть, на бересте смогли нарисовать все осмысленно. Александр не мог нахвалиться на таких помощников.

Князь вспомнил, как ворчали на ижору бояре еще в Новгороде, мол, может, они договорились со шведами или ими же присланы. Заманят в болота и погубят. Сейчас, глядя на парней и слушая их речи, Александр думал о том, как разнятся дородные бояре, иногда готовые продать и сам Новгород, с вот такими простыми ижорцами, которые головы сложат за пусть далекую от них, но родную землю, за людей русских.

Елифан так и не рассказал Канюше о гибели Самтея, решил, что после скажет. Но после не пришлось.

Поутру войско так же тихо снялось с места и двинулось вслед за пришедшим вечером ижорцем. Шли след в след, нехожеными тропами, стараясь не только не шуметь, но и вообще не издавать ни звука, точно были на охоте. Князь Александр усмехнулся: так и есть, они охотятся за врагом, пришедшим полонить их землю.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница