Александр Невский
 

Очерк шестой. «Безбожные супостаты» в «Послании на Угру» ростовского архиепископа Вассиана Рыло

События, связанные с походом на Москву хана Большой Орды Ахмата в 1480 году, получили широкий резонанс в русском общественном сознании конца XV — начала XVI века. На это, с одной стороны, повлиял тот факт, что «поход на московского князя, возглавляемый самим правителем Орды» являлся, в глазах русского общества той поры, событием крайне редким и потому уже требовавшим адекватного осмысления1.

С другой стороны, во второй половине XV века в жизни страны, а самое главное в сознании русских людей происходят серьезные изменения, связанные с начавшимся переосмыслением роли Руси как центра не только русских земель, но и всего православного мира2. Это, в свою очередь, не могло не повлиять и на переоценку русскими книжниками своих позиций по отношению к Орде, ханы которой долгое время выступали в качестве сюзеренов русских князей, и на восприятие монголо-татар, с которыми на протяжении многих десятилетий были связаны исторические судьбы Руси.

Наконец, самое главное — реальная возможность победы московского князя над правителем Орды в изменившихся условиях должна была знаменовать новый этап русской истории, и современники, судя по всему, это вполне отчетливо понимали. Все перечисленные обстоятельства и предопределили тот общественный интерес, с которым книжники сначала наблюдали, а потом и описывали произошедшие на Угре события. Таким образом, цикл произведений, посвященных «Угорщине», прежде всего Послание Вассиана Рыло, подводят итог размышлениям древнерусских писателей о монголо-татарах и феномене их власти на Руси.

Как справедливо отмечал И.М. Кудрявцев, «русская публицистическая литература XV века не может быть оценена по достоинству без "Послания владычня на Угру к великому князю"»3. Произведение, в котором ростовский архиепископ Вассиан Рыло излагает свои взгляды на важнейшую для русского общества того времени проблему отношений с Ордой, вобрало в себя не только представления этого виднейшего деятеля православной церкви, но и идеи, над формулировкой и осмыслением которых трудилось не одно поколение писателей средневековой Руси. Именно в этом памятнике были окончательно сформулированы воззрения русских на власть ордынских «царей», на отношения Руси и Орды и многие другие проблемы, связанные с русско-татарскими контактами конца XV века. При этом, как отметил И.М. Кудрявцев, каждое выдвинутое книжником положение выступало не просто «как замысел автора, а как логическое осмысление текстов Священного Писания и писания Отцов Церкви», что придавало особый вес и исключительную доказательность предлагаемым Вассианом доводам. При этом архиепископ ориентировался в первую очередь на хорошо известные великому князю и доступные широкой читательской аудитории образы и сюжеты Священной истории4. Таким образом, излагая собственную точку зрения, Вассиан, судя по всему, опирался на широкое общественное мнение5; к нему, а не только к великому князю, он и апеллировал.

Итак, написанное в начале октября 1480 года на Дорогомиловском подворье6 и адресованное непосредственно Ивану III Послание Вассиана было рассчитано также и на широкий круг читателей. Прямых подтверждений этому нет, однако целый ряд идей, высказанных ростовским архиепископом в Послании, нашел отражение в летописных записях о «стоянии на Угре»7. Кроме того, вскоре, примерно в 1499 году, Послание оказывается помещенным в текст первой редакции Вологодско-Пермской летописи8, а позднее — и в другие летописные своды9.

Обстоятельства создания памятника предопределили остро публицистический характер Послания. Судя по всему, произведение Вассиана Рыло было составлено в тот момент, когда Иван III под влиянием придворных группировок проявлял колебания относительно перспектив прямого противодействия войску Ахмата. Действительно, как показали исследования, в 1480 году в ближайшем окружении великого князя достаточно активно обсуждался вопрос о целесообразности борьбы с надвигающимся на Москву ханом. В связи с этим ряд лиц призывал Ивана III отказаться от военного противостояния с законным правителем Орды: по словам древнерусского книжника, эти люди «не думаючи противъ татаръ... стояти, и биться, думаючи бежати прочь, а христианство выдати»10. Сам Вассиан определял сторонников примирительно-пораженческой тактики как «льстивых», «шепчущих во ухо... еже предати христьянство». Еще резче называет их автор летописного рассказа о «стоянии на Угре»: «злые человеки — сребролюбцы, богатые и брюхатые, предатели христианские, а наровники бесерменские», «сам бо диавол их же усты глаголаше»11.

Обращаясь с Посланием к своему духовному сыну — великому князю, ростовский владыка призвал Ивана III быть твердым в решении идти на борьбу с татарами. Необходимо отметить, что архиепископ Вассиан, обращался к великому князю «ради спасениа» последнего12. Таким образом, проблема выбора князя между отступлением, к которому его призывали оппоненты Вассиана, и противоборством с «погаными», за что выступал архиепископ, сразу же связывалась ростовским владыкой (духовником великого князя) с проблемой личного эсхатологического спасения Ивана Васильевича.

По мнению Вассиана, пришедшие во главе с Ахматом татары — «безбожные варвары», «бесермены», «окаянные сыроядцы», «супостаты», «безбожный язык агарянский». Они приходят потому, что «Богу тако изволшу нашего ради согрешениа»13. Ростовский владыка следует установившейся в литературе традиции — образ татар у него сливается с образом возглавлявшего их хана Ахмата, через отношение к которому и проявляется восприятие книжником ордынцев вообще. Однако не только традиция повлияла на то, что существенную часть своего Послания Вассиан посвятил характеристике ордынского хана и феномену его власти. Складывавшаяся в момент написания памятника ситуация, а также стоявшие перед архиепископом цели настойчиво требовали от Вассиана особого внимания именно к фигуре «царя».

Действительно, основной задачей Послания было создание стройной системы доказательств в пользу легитимности открытой борьбы с ордынским ханом. Традиционное восприятие власти монголо-татарских «царей» опиралось на представления о ее божественном происхождении, а также на установившееся в обществе понимание той социальной иерархии, в которой статус «царя» оказывался выше статуса великого князя. Согласно политическим реалиям и ментальным установкам периода монголо-татарского ига, «ордынский хан рассматривался как правитель более высокого ранга, чем великий князь владимирский, как его законный сюзерен»14. К концу же XV века происходит кардинальный пересмотр характера власти великого князя. Начиная со времени Куликовской битвы меняется отношение к власти ордынских ханов. Указанные обстоятельства ставят перед ростовским владыкой задачу легитимизации нового статуса великого князя, пересмотра существовавшей в сознании русских людей (и самого Ивана III15) иерархии отношений между правителями Руси и чингисидами.

Высказываясь в пользу возможности борьбы Ивана III против Ахмата, Вассиан Рыло выстраивает свою аргументацию на противопоставлении фигур великого князя и ордынского «царя». Сравнение проводится как бы на трех уровнях: функциональном, иерархическом и смысловом.

Сопоставляя функции Ахмата и Ивана III по отношению к подданным великого князя, Вассиан Рыло отмечает принципиальное различие правителя Руси и ордынского хана.

В Послании «страшливый» Ахмат многократно именуется «окааным мысленым волком»16. По мнению великокняжеского духовника, ордынский хан («волк») пришел на Русь «хотя разорити христьанство», «на потребление всему христьанству и святых церквей запустение и осквернение»17, для того, чтобы «исхитить словесное стадо Христовых овець»18. В своих устремлениях Ахмат напоминает архиепископу Мамая. Дело в том, что в поисках примеров достойного поведения великого князя ростовский владыка обращается к событиям предшествующей истории Руси: к сюжетам, посвященным борьбе русских с половцами, а также к рассказам о победе Дмитрия Донского на Куликовом поле. Весьма показательно, что для Вассиана определение «волк» применимо к обоим предводителям ордынских нашествий. Описывая борьбу Дмитрия Ивановича с ордынским темником, Вассиан называет Мамая «разумным волком», который также стремится «исхитить словесное стадо Христовых овець»19. Определение врагов в «волчьем» качестве восходит к текстам Священного Писания20. Обозначение неприятеля при помощи определения «мысленый, разумный волк» было достаточно распространено в древнерусской литературе и, судя по всему, преследовало цель указать на явную антихристианскую направленность действий противника21.

В противоположность Ахмату, Иван III выступает в качестве «пастыря» русских людей22. По мнению Вассиана, обязанности великого князя по отношению к «врученному» ему Богом «стаду словесных овец» сродни пастырским функциям23. В данном случае, стремясь отвратить Ивана III от соблазна бежать от надвигающейся опасности, ростовский архиепископ исходит из евангельских положений о том, что «пастырь добрый полагает жизнь свою за овец, а наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их»24.

Вассиан, дословно цитируя приведенный текст Евангелия от Иоанна, призывает великого князя поступить «не яко наимник, но яко истинный пастырь». «Подщися избавити врученное тебе от Бога словесное ти стадо духовных овець от грядущего волка, — призывает владыка своего духовного сына, — а Господь Богъ укрепить тя и поможет ти, и всему твоему христолюбивому воинству»25. Именно таким видит Вассиан идеал должного поведения главы православного государства. С позиций Вассиана, отказ великого князя от борьбы с «волком» означает не только измену пастве, но предательство интересов всего христианства. Бегство Ивана III, по мнению владыки, «преложит» «честь» великого князя в «бесчестье», «славу» его в «бесславие» и даст возможность именовать его «предателем христьанским»26.

Исходя из этого, архиепископ призывает Ивана Васильевича не поддаваться уговорам «льстивых развратницев», дабы не попасть в положение «бегуна» (термин Вассиана Рыло. — В.Р.), скитающегося «по иным странам». Вассиан еще раз подчеркивает пастырский статус своего духовного сына. Он указывает на неминуемую ответственность перед Богом в случае отказа от борьбы: «Убойся же и ты, о пастырю, не от твоих ли рук тех (паствы. — В.Р.) кровь взыщет Богъ, по пророческому слову? И где убо хощеши избежати или воцаритися, погубив врученное ти от Бога стадо?»27

Вассиан Рыло сравнивает статусы Ивана III и Ахмата внутри иерархии «великий князь» — «ордынский царь».

Выступая против устоявшихся в обществе представлений, Вассиан предвосхищает возможные контраргументы Ивана III и его советников: «аще ли же любопришися и глаголеши: под клятвою есмы от прародителей, — еже не поднимати рукы противу царя, то како аз могу клятву разорити и сьпротив царя стати». Исповедник великого князя совершенно четко расставляет те духовные приоритеты, которыми должен руководствоваться Иван III. По мнению владыки, гораздо выше страха нарушить клятву для великого князя должен быть страх предстать пред Божьим судом в качестве изменника интересов христианства. Вассиан сообщает своему духовному чаду, что «аще клятва по нужде бывает, прощати о таковых и разрешати нам повелено», да и вообще, по мнению владыки, «луче бе солгавшу живот получити, нежели истинствовавшу погибнути, еже есть пущати тех (татар. — В.Р.) в землю на разрушение и потребление всему христьанству»28. Как точно подметил Я.С. Лурье, «"клятва хану" была важным элементом русского исторического сознания XIV—XV веков; готовность Вассиана снять эту "клятву" отражала новое явление в русской общественной мысли»29. Но архиепископ не останавливается на констатации совершенно новой позиции церкви («святейшего митрополита и всего боголюбивого собора») и общества относительно возможности подобного клятвопреступления со стороны великого князя.

Вассиан Рыло подвергает сомнению правомочность давно установившейся «иерархии власти», согласно которой великий князь рассматривался в качестве вассала ордынского «царя». По мнению книжника, Иван Басильевич имеет право «поднять руку» против Ахмата, поскольку последний является «не царем», «а разбойником, хищником и богоборцем». Вассиан полагает, что не должно «великому Русских стран христьанскому царю» (!) повиноваться «богостудному и скверному самому называющуся царю» ордынскому30.

Ростовский архиепископ выдвигает идею о незаконности власти ордынского хана, поскольку тот всего лишь самозванец31. Чтобы подобный упрек конкретному чингисиду («царское» происхождение хана сомнений не вызывало: Ахмат не являлся узурпатором, подобно Мамаю) не выглядел голословным, ростовский владыка подверг сомнению легитимность самой власти ордынских «царей» над Русью.

Для решения поставленной задачи ему потребовалось обратиться к рассмотрению событий более чем двухсотлетней давности, событий Батыева нашествия. Как полагает Вассиан, «окааный Батый... пришед разбойнически и поплени всю землю нашу, и поработи, и воцарися над нами, а не царь сый, ни от рода царьска»32. Тем самым, как полагает А.А. Горский, ростовский архиепископ, по сути дела, «объявляет нелегитимными все 240 лет ордынского владычества на Руси»33. Судя по всему, убежденность Вассиана относительно незаконности власти чингисидов характеризовала не только позицию самого книжника, но и отражала настроения, существовавшие, по крайней мере, у части тогдашнего общества34.

Нелегитимной власти ордынского хана Вассиан противопоставляет власть великого князя. Согласно представлениям архиепископа, статус Ивана III не только не ниже, но и гораздо выше статуса «беззаконного» Ахмата. Эту на первый взгляд кажущуюся парадоксальной идею Вассиан парадоксальной не считает. Наоборот, называя Ивана «великим Русских стран христьанским царем», владыка снимает возникшее недоразумение.

Уже в самом начале Послания Иван III именуется владыкой «наипаче же во всех царях пресветлейшим и преславным государем»35. По мнению Вассиана, легитимность власти великого князя несомненна, поскольку Иван Васильевич — «Богом утвержденный государь», более того, он — «Богом утвержденный царь»36. Таким образом, власти «ложного» «поганого царя» книжник противопоставляет власть царя истинного — власть христианского государя.

Помимо конфессиональных и правовых аспектов, Вассиан Рыло усматривал и более глубокий — внутренний — смысл русско-ордынского противостояния. Ордынское иго и начавшаяся борьба Руси с монголо-татарами в представлении владыки имела прямые аналогии с библейским сюжетом о порабощении и последующем избавлении евреев из египетского плена37. Действительно, Вассиан неоднократно именовал ордынского хана «новым фараоном», а Русь сравнивал с «новым Израилем»38. Призывая соотечественников к покаянию (как непременному условию помощи Божьей в борьбе с «погаными»), ростовский архиепископ утверждал, что «аще убо покаемся, и тако же помилует ны милосердый Господь, и не токмо свободит и избавит, яко же древле израильских людей от лютаго и гордаго фараона, нас же, новаго Израиля, христианских людей, от сего новаго фараона, поганого Измаилова сына Ахмета, но нам и их поработит»39.

К сравнению победы русских над монголо-татарами с избавлением евреев из египетского плена прибегал автор «Сказания о Мамаевом побоище»40, однако именно в Послании Вассиана Рыло эта идея приобретает законченный, внутренне непротиворечивый вид. Судя по всему, восприятие Вассианом борьбы с погаными, опирающееся на аналогию с библейскими сюжетами, базировалось не только на ситуативной схожести (избавление от многолетнего плена), но было связано с новым видением статуса самой Руси. К концу XV века — началу XVI века (создание «Сказания о Мамаевом побоище», судя по всему, также относится к этому времени) уже окончательно сформировалось представление о богоизбранности Русской земли. Не случайно, Русь, по мнению Вассиана, это «новый Израиль» — Богом «избранная» земля41. Подобное представление о статусе и предназначении Русской земли и порождало у Вассиана сравнения Ахмата с «фараоном» и — косвенно — татар с «египтянами».

Необходимо отметить, что освобождение Руси из «татарского плена», судя по всему, не означало для Вассиана окончания борьбы с «погаными». Воззрения владыки на этот счет носили более воинственный характер. По сути дела, один из высших иерархов Русской православной церкви не исключал в будущем возможности «ответного» пленения монголо-татар («милосердый Господь», по мнению владыки, «не токмо свободит и избавит... нас... от сего новаго фараона... но нам и их поработит»)42.

* * *

В Послании Вассиана Рыло находит свое завершение процесс осмысления феномена монголо-татарской власти на Руси. Ростовский архиепископ, обращаясь к великому князю, опровергает существовавшие в обществе представления о невозможности борьбы с ордынским царем-чингисидом. Как пишет Н.В. Синицына, в Послании Вассиана «столкнулись "старина" и "новизна"»: традиционными, устаревшими оказались представления самого Ивана III, который исходил из «неизбежности повиновения "царю", даже если он иноземный поработитель»; диаметрально противоположной оказалась позиция архиепископа, отстаивавшего «необходимость и правомерность борьбы»43.

В качестве обоснования своей позиции Вассиан Рыло изложил свое видение монголо-татар и их власти на Руси. Следуя литературной традиции XV века, книжник сосредоточил свое внимание на фигуре предводителя ордынцев. Итогом рассуждений духовника великого князя (а судя по всему, и широких общественных слоев того времени44) стал вывод о нелегитимности власти ордынских «царей», начиная с Батыя и заканчивая Ахматом. Власти «ложного» монголо-татарского «царя» Вассиан противопоставил «Богом утвержденную» власть великого князя владимирского — «великого Русских стран христьанского царя». Столь высокий статус великого князя, в представлении владыки, был связан с новым видением мессианского предназначения Русской земли как «нового Израиля». Вассиан обозначил и идеал должного поведения главы православного государства. В соответствии с ним великий князь выступал в качестве «пастыря» врученного ему от Бога «духовного стада». Поэтому главной его обязанностью являлась защита «паствы» от «мысленных волков» — «поганых супостатов». Активно используя исторические и библейские параллели, Вассиан создал целостную концепцию борьбы с врагами православия, повлиявшую на дальнейшее развитие русской общественной мысли.

Примечания

1. Как пишет А.А. Горский, «прежде было всего три такого рода предприятия — это походы Мамая 1380 года, Тохтамыша 1382 года и Едигея 1408 года. Во всех случаях они были вызваны невыполнением московскими князьями вассальных обязательств, в первую очередь уплаты "выхода". Для того чтобы на Москву двинулся "сам царь", нужны были веские причины...». См.: Горский А.А. О времени и обстоятельствах освобождения Москвы от власти Орды // ВИ. 1997. № 5. С. 29.

2. См., напр.: Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло как памятник публицистики XV в. // ТОДРЛ. Т. 8. М.; Л., 1951. С. 167—171.

3. Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 165.

4. «Кому, как не Вассиану Рыло, бывшему духовнику Ивана III и архимандриту придворного (Новоспасского. — В.Р.) монастыря» было известно о знакомстве великого князя с теми или иными библейскими текстами и сюжетами. См.: Там же. С. 166, 178.

5. См.: Синицина Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV—XVI вв.). М., 1998. С. 118.

6. Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 163. Сомнения в подлинности произведения представляются неосновательными: памятник сохранился в рукописи конца XV в. (ОР РГБ. Ф. 178. № 3271. Л. 19 об. — 26). Текст древнейшего списка опубликован, см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 522—537. Кроме того, текст Послания был включен в первую редакцию Вологодско-Пермской летописи, датируемую 1499 г. По мнению Я.С. Лурье, «никаких черт позднего происхождения (анахронизмов, несовместимости с данными более ранних источников) послание не обнаруживает». См.: Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. Спб., 1994. С. 182.

7. «Наиболее ранними летописными памятниками, отражающими события 1480 года», по мнению Я.С. Лурье, «можно считать ростовский владычный свод, читающийся в Типографской летописи и в сходных с нею в этой части Прилуцком и Уваровском видах "Летописца от 72-х язык", и летописные тексты, продолжающие московский великокняжеский свод 1479 года», представленные Московским сводом конца XV века по Уваровскому списку, Симсоновской летописью и др. Как показал Я.С. Лурье, великокняжеские своды опирались на ростовскую повесть, составленную в кругах, близких к Вассиану Рыло; их «повествовательная часть в основном идентична» рассказам летописных памятников, восходящих к ростовскому своду. См. подр.: Лурье Я.С. Из истории русского летописания конца XV века // ТОДРЛ. Т. 11. М.; Л., 1955. С. 158—159; Он же. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976. С. 218—219; Он же. Две истории Руси XV века... С. 174—181. Ср.: Шахматов А.А. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М., Л., 1938. С. 295—296.

8. А.А. Шахматов допускал, что Послание могло быть включено в состав т.н. «ростовского владычного свода». См.: Шахматов А.А. Обозрение... С. 293. Ср.: Лурье Я.С. Общерусские летописи... С. 216—219.

9. Так, текст Послания содержится в Софийской II, Львовской и др. летописях XVI века. Общим источником указанных летописей являлся «Свод 1518 года», восходивший, судя по всему, к неофициальному своду 80-х годов XV века. См.: Лурье Я.С. Общерусские летописи... С. 210—213, 223—240; Он же. Две истории Руси XV века... С. 183.

10. См.: Назаров В.Д. Конец золотоордынского ига // ВИ. 1980. № 10. С. 116; Он же. Свержение ордынского ига. М., 1983. С. 46—52; Гребенюк В.П. Борьба с ордынскими завоевателями после Куликовской битвы и ее отражение в памятниках литературы 1 половины XV века // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 61—62; Алексеев Ю.Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989. С. 94—104; Лурье Я.С. Две истории Руси XV века... С. 190—193.

11. Здесь и далее летописный рассказ о «стоянии на Угре» цитируется по Типографской летописи. См.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 516.

12. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 522.

13. Там же. Интересно, что в отличие от своих предшественников Вассиан, называя в качестве причины нашествия «поганых» «Божье изволение», уточняет, что последнее происходит не за «согрешения» (plur.), а за «согрешение» (sing.).

14. См. подробнее: Горский А.А. О титуле «царь» в средневековой Руси // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 206—208; Он же. Москва и Орда. М., 2000; С. 87—89; Он же. «Всего еси исполнена земля Русская...» Личности и ментальность русского средневековья: Очерки. М., 2001. С. 134—149.

15. О том, что фраза Вассиана о нежелании Ивана Васильевича «поднимать руки против самого царя» (см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530) является не «литературным приемом, не имеющим реальной почвы», а констатацией наличия у великого князя своеобразного «комплекса царя», свидетельствует хотя бы тот факт, что Послание ростовского владыки было обращено непосредственно к самому Ивану III. Указанное обстоятельство лишало книжника возможности приписывать своему адресату не существующие у того мысли и представления (см.: Горский А.А. О титуле «царь»... С. 209. Ср.: Алексеев Ю.Г. Освобождение Руси... С. 120). Кстати, именно нежеланием великого князя «поднимать руку против самого царя» объясняют авторы краткой и пространной Повести о нашествии Тохтамыша отъезд Дмитрия Донского из Москвы в Кострому в 1382 году (ср.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 143—144; ПЛДР. XIV — середина XV века. М., 1981. С. 192).

16. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524—530.

17. Там же.

18. Там же. С. 524.

19. Там же. С. 528.

20. Иоанн. 10: 12; Деян. 20: 29.

21. См.: СлРЯ XI—XVII вв. Вып. 2. М., 1975. С. 314. Интересно, что указание на то, что Ахмат является именно «мысленым» «волком», вероятно, должно было порождать у читателей произведения некоторые аналогии с дьявольской сущностью «поганого супостата». Дело в том, что ордынский хан неоднократно назван в Послании «новым фараоном, поганым Измаиловым сыном», стремящимся «поработить» Русскую землю (см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 532, 534). Возникающие же при этом аналогии с определением «мысленый фараон», судя по всему, напрямую отсылало древнерусского читателя к образу «лукавого» (см.: СлРЯ XI—XVII вв. Вып. 9. М., 1982. С. 332). О том, что подобные параллели в конце XV века действительно возникали и Вассиан Рыло именно на них и ориентировался, свидетельствует текст «Соборного послания российского духовенства великому князю Иоанну Васильевичу на Угру» (1480 г.) митрополита Геронтия. Движение «поганого царя», согласно «Соборному посланию», осуществляется при пособничестве «гордого змея», «вселукавого врага дьявола». См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1 (1334—1598 гг.). СПб., 1841. С. 137. Сходные аналогии находим и в памятниках «куликовского цикла» (пространной летописной повести и в «Сказании о Мамаевом побоище»). Ср.: Сказания и повести о Куликовской битве. М., Л., 1982. С. 16, 20, 26, 32,48; ПСРЛ. Т. 26. С. 126, 132. См. также: Дмитриев Л.А. Публицистические идеи «Сказания о Мамаевом побоище» // ТОДРЛ. Т. II. М., Л., 1955. С. 151.

22. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524, 526, 528.

23. Там же. С. 526.

24. Иоанн. 10. 11—12.

25. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524.

26. Там же. С. 526. С осуждением покинувших Москву супруги великого князя Софьи Палеолог и некоторых бояр выступил и другой современник событий 1480 года — автор рассказа о «стоянии на Угре», дошедшего в составе Типографской и близких к ней летописей. См.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 518—520.

27. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 526. См.: Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 174, 177. См. также: Приложение 2.

28. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530.

29. Лурье Я.С. Две истории Руси XV века... С. 193.

30. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530.

31. Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 176; Горский А.А. О титуле «царь»... С. 209. Об особом внимании, с которым книжники XV века подходили к проблеме «самозванства», см.: Синицына Н.В. Третий Рим... С. 117.

32. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530.

33. Горский А.А. О титуле «царь»... С. 209.

34. См. подробнее: Синицына Н.В. Третий Рим... С. 117—118.

35. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 522.

36. Там же. С. 534. Подробнее об идее богоизбранности великокняжеской власти в Послании Вассиана Рыло см.: Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 167—168.

37. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 532—534. Ср.: Исх. 13: 14.

38. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 532, 534.

39. Там же. С. 532.

40. См.: Сказания и повести... С. 25; ПСРЛ. Т. 26. С. 125.

41. Подробнее об идее богоизбранности Руси в Послании Вассиана Рыло см.: Кудрявцев И.М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло... С. 169.

42. ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 532.

43. Синицына Н.В. Третий Рим... С. 117—118.

44. Свидетельством репрезентативности представлений Вассиана о феномене монголо-татарского ига, а также его оценок «поганых» в целом являются развивавшиеся в тогдашней книжности тенденции общего пересмотра устаревших воззрений и способов описания ордынцев. Указанные тенденции отразились, например, в летописных памятниках второй половины — конца XV века, а также во вновь создаваемых литературных произведениях, где активно использовались ранее не употребляемые уничижительные эпитеты в отношении самих ордынских «царей» (в том числе и по отношению к Батыю). По сути дела, происходит пересмотр уже устоявшихся взглядов на историю русско-ордынских контактов. Обзор памятников, в которых нашло отражение подобное переосмысление, см.: Горский А.А. О времени и обстоятельствах... С. 28—29.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика