Александр Невский
 

на правах рекламы

купить живых подписчиков в instagram предлагает агентство avi1

Годы 1247—1249. Владимир. Сарай. Каракорум

Только к весне 1247 года тело великого князя Ярослава Всеволодовича наконец привезли в стольный Владимир, где и похоронили в белокаменном Успенском соборе в присутствии его сыновей, духовенства и многочисленного народа.

Услышал Александр о смерти отца своего, приехал из Новгорода во Владимир и плакал по отцу своему с дядей своим Святославом и с братьями своими. В том же году князь Святослав, сын Всеволожь, сел [на княжение] во Владимире на столе отца своего, а племянников своих посадил по городам, как урядил им отец их Ярослав.

Александр остался князем Новгородским, хотя, может быть, получил к своему Новгородскому княжению ещё какие-то города. Что же касается Святослава, то он совсем недолго просидел на великом княжении и вскоре (даже не успев съездить за ярлыком в Орду) был изгнан из Владимира своим племянником, энергичным и решительным младшим братом Александра Невского Андреем. Судя по неясным и противоречивым показаниям источников, на великокняжеский престол претендовал и ещё один брат Александра — московский князь Михаил; кажется, он и стал великим князем после отъезда в том же году Андрея и Александра в Орду1. (Спустя год, в 1248 году, князь Михаил погибнет в битве с литовцами на реке Протве и будет похоронен во Владимире, в Успенском соборе.)

В том же году поехал князь Андрей Ярославич в Татары, к Батыю, и князь Александр также поехал за братом к Батыю. Батый же, оказав им почести, послал их к Кановичам.

(38. Стб. 471)

Яркий, хотя и легендарный рассказ о поездке Александра к Батыю сохранился в Житии князя:

По смерти отца своего князь Александр пришёл во Владимир в силе тяжкой. И был грозен приход его, и промчалась весть о нём до самого устья Волги. И начали жёны моавитянские2 пугать детей своих, говоря: «Александр князь едет!»

Задумал князь Александр, и благословил его епископ Кирилл3; и пошёл к царю в Орду. И увидел его царь Батый, и удивился, и сказал вельможам своим: «Воистину мне сказали, что нет князя, подобного ему». Почтив же его достойно, отпустил его...

(5. С. 192)

Вероятно, Андрей надеялся получить в Орде ярлык на великое княжение, фактически уже занятое им. Александр как старший из Ярославичей вынужден был последовать за братом. Батый не стал лично решать судьбу братьев, но отправил обоих в Каракорум, ставку великого хана. Наверняка он имел на этот счёт какие-то особые, сугубо политические соображения, касавшиеся его взаимоотношений с ханом Гуюком и его родичами, с которыми, как мы уже говорили, он открыто враждовал. Возможно, русские князья должны были послужить разменной монетой в его политической игре. Впрочем, мы не знаем точно, сколь долго князья пробыли в Сарае, при дворе Батыя, и когда отправились в путь в Монголию. Соответственно, не знаем мы и того, где именно — в Сарае или по дороге в Каракорум — застало их известие о смерти хана Гуюка, случившейся весной 1248 года4.

Сам путь — а Сарай с Каракорумом разделяли четыре с половиной тысячи километров (и это не считая 1250 километров от Владимира до Сарая) — занял не один месяц. Плано Карпини, например, потратил на дорогу от ставки Батыя до Каракорума три с половиной месяца (а до этого два месяца добирался из Киева до Сарая), причём, по его собственным словам, они в сопровождении татар передвигались «с великой поспешностью» и ехали «быстро, без всякого перерыва». Обычный же путь составлял четыре месяца — именно столько продолжалось, например, путешествие к монгольским ханам Гильома де Рубрука, посланца короля Франции Людовика Святого (32. С. 119), и армянского царя Гетума (31. С. 82). Если же известие о смерти Гуюка застало русских князей в дороге, то их путешествие должно было сильно осложниться, а время, проведённое в пути, — значительно увеличиться.

После смерти Гуюк-хана закрыли все дороги, — сообщает Рашид ад-Дин, — вышел приказ, чтобы каждый остановился там, где его застал приказ, будь то населённое место или разорённое.

(59. С. 121. Перевод Ю.П. Верховского)

В тот же год была большая засуха, — повествует под 1248 годом китайская официальная хроника «Юань ши». — Воды в реках совершенно высохли; степные травы выгорели — из каждых десяти голов лошадей или скота восемь или девять пали, и люди не имели чем поддерживать жизнь.

(16. С. 179. Перевод Р.П. Храпачевского)

А ведь земли, по которым ехали путешественники, и без того были безводными и плохо пригодными для проживания. Во всяком случае, так должно было казаться русским людям, привыкшим к умеренному климату средней полосы России, к обилию воды и разнообразию пищи.

Вот как описывал Плано Карпини некоторые из тех обычных тягот, которые ожидали путешественников на этом пути:

...После этого мы въехали в землю кангитов, в которой в очень многих местах ощущается сильная скудость в воде... Поэтому люди князя русского Ярослава, ехавшие к нему в татарскую землю, в большом количестве умерли в этой пустыне. В этой земле, а также в Комании мы нашли многочисленные головы и кости мёртвых людей, лежащие на земле подобно навозу...

Из земли кангитов въехали мы в землю бисерминов... В этой земле мы нашли бесчисленные истреблённые города, разрушенные крепости и много опустошённых селений... Мы вставали рано утром и ехали до ночи без еды; и очень часто приезжали так поздно, что не ели и ночью, а то, что мы должны были есть вечером, нам давалось ранним утром, и мы ехали, как только могли скакать лошади...

(32. С. 74, 76. Перевод А.И. Малеина)

А ведь был ещё и обратный путь... Когда Плано Карпини и его спутники вернулись на Русь, их встречали будто восставших из мёртвых — таково было всеобщее отношение к тем, кто проделал путь «к Кановичам» и обратно.

Но главным испытанием было каждодневное общение с татарами. Князья Александр и Андрей и их спутники имели охранную грамоту от Батыя — и всё равно они должны были чувствовать себя среди свирепых язычников так, словно оказались в преисподней. Во всяком случае, именно это сравнение приходило на ум многим путешественникам-христианам, побывавшим в их землях.

Вот как, например, описывал татар армянский историк второй половины XIII века Киракос Гандзакеци:

Вид их был адский и наводил ужас. У них не было бороды, а только несколько волос на губах и на подбородке. Глаза узкие и быстрые, голос тонкий и острый. Они сложены прочно и долговечны. Когда имеют что поесть, то едят часто и пьют с жадностью; в противном случае легко переносят голод. Едят безразлично всех животных — чистых и нечистых, но всему предпочитают конину... Они берут столько жён, сколько хотят. Прелюбодеев с их жёнами умерщвляют, но сами безразлично имеют общение с чужестранками, где бы их ни встретили. Они ненавидят воровство и жестокою смертью умерщвляют воров...

(30. С. 45—46. Перевод К.П. Патканова)

...Мне прямо представилось, что я вырвался из рук демонов.

(32. С. 102)

А это уже слова Гильома Рубрука после его первой встречи с татарами.

При этом татары ни во что не ставили любых чужеземцев, какого бы высокого сана они ни были, жестоко и бесцеремонно обирали их, требуя себе всё, что попадалось им на глаза: еду, питьё, украшения...

Зато на всём пути на расстоянии дневного перегона располагались ямы — особые станции для смены лошадей. Впоследствии эта дорожная, ямская служба — совершенно необходимая в условиях огромной евразийской империи — будет устроена и в России.

...Пребывание Андрея и Александра в ставке великих ханов совпало по времени с очередным междуцарствием, всегда сопровождавшимся неразберихой в управлении делами5. Регентшей престола стала вдова покойного Гуюка ханша Огул-Каймиш. Восточные авторы дают ей весьма нелестную оценку:

...По повелению Огул-Каймиш гроб с ГУюк-ханом перенесли в Имиль, где была его ставка. Соркуктанибеги6 по обычаю послала ей в утешение наставление, одежду и бохтаг7. И Бату таким же образом обласкал её и выказал дружбу. Он говорил: «Дела государства пусть правит на прежних основаниях по советам Чинкая8 и вельмож Огул-Каймиш и пусть не пренебрегает ими, так как мне невозможно тронуться с места по причине старости, немощи и болезни ног; вы, младшие родственники, все находитесь там и приступайте к тому, что нужно». И хотя, кроме сделок с купцами, никаких дел больше не было и Огул-Каймиш большую часть времени проводила наедине с шаманами и была занята их бреднями и небылицами, у Хаджи и Нагу (сыновей Гуюка. — А.К.) в противодействие матери появились свои две резиденции, так что в одном месте оказалось три правителя. С другой стороны, царевичи по собственной воле писали грамоты и издавали приказы. Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими царевичами и противоречивых мнений и распоряжений дела пришли в беспорядок. Эмир Чинкай не знал, что делать, — никто не слушал его слов и советов.

(59. С. 121—122. Перевод Ю.П. Верховского)

Междуцарствие будет продолжаться долгих три года, в течение которых князья и нойоны Монгольской империи окажутся не в состоянии договориться об избрании нового великого хана. Для свержения Огул-Каймиш понадобится личное присутствие на курултае Батыя, на время забывшего о своих недугах, и только после этого летом 1251 года на ханский престол будет возведён его союзник Менгу (Мункэ).

Впрочем, в 1249 году отношения между Батыем и Огул-Каймиш — по крайней мере внешне — выглядели вполне дружественными, и можно полагать, что именно этим объясняется в целом успешное завершение визита в Каракорум посланцев Батыя Александра и Андрея. Успеху их поездки могло способствовать и то обстоятельство, что упомянутый в источниках Чинкай, правивший делами при Огул-Каймиш, был известен своим расположением к христианству и в его окружении находилось немало священнослужителей, в том числе и из Руси (см.: 59. С. 120—121). Русские князья — разумеется, не без обязательных в таких случаях богатых подношений — сумели получить желаемое: им обоим достались ярлыки на великое княжение, причём старший, Александр, получил Киев «и всю Русскую землю», а младший, Андрей, — отцовский престол во Владимире. Напомним, что отец Александра и Андрея Ярослав владел обоими ярлыками — и на Киев, и на Владимир. Но теперь к великому хану явились сразу два князя, и разделение ярлыков между ними казалось вполне логичным. Это было и в интересах самих монголов, всегда умевших столкнуть друг с другом подвластных им русских князей.

Формально статус Александра был выше, ибо Киев по-прежнему считался главным, стольным городом Руси. Но разорённый татарами и обезлюдевший, он не представлял для князя особого интереса, и потому Александр едва ли мог быть удовлетворён принятым решением. Возможно, настороженное отношение к Александру Огул-Каймиш унаследовала от своей старшей родственницы Туракины-хатун, некогда тщетно призывавшей русского князя в свою ставку. Тогда Александр отказался ехать в Каракорум, и об этом здесь, наверное, не забыли.

Но делать было нечего. Братья отправились в обратный путь. Спустя два с половиной года после своего отъезда из Владимира, в конце 1249 года, они наконец возвратились на Русь.

Примечания

1. Об изгнании князя Святослава Всеволодовича Андреем сообщают наиболее ранние летописи, в том числе русские дополнения к так называемому «Летописцу вскоре» патриарха Никифора: «...Седе в Володимери Святослав... лето 1, и прогна Андреи, сын Ярославль, и княжи лет 5» (40. С. 631—632), а также Новгородская Четвёртая и Новгородская Карамзинская летописи: «По нём (Ярославе Всеволодовиче. — А.К.) седе брат его Святослав... И по едином лете прогна Андрей Хоробриторови (испорчено; должно быть: Хоробритов или Хоробрит. — А.К.), сын Ярославль, а сам седе на столе» (40. С. 229; 54. С. 118). В более поздних летописях, однако, изгнание дяди приписывается другому Ярославичу — Михаилу, к которому и отнесено прозвище Хоробрит (см., напр.: 52. С. 86; и др.; см. также: 110. С. 111). О том, что Михаил Ярославич занимал великокняжеский престол, может свидетельствовать его погребение (в 1248/49 году) во Владимире, в Успенском соборе, усыпальнице великих князей.

2. Здесь: татарские.

3. Епископ Ростовский Кирилл занимал кафедру в 1231—1262 годах.

4. Между 27 марта и 24 апреля (16. С. 179).

5. Одновременно с Александром и Андреем в Каракоруме побывал монах-доминиканец Андре Лонжюмо, посол французского короля Людовика IX Святого, который надеялся установить дипломатические отношения с ханом Гуюком. Андре, однако, не смог исполнить своей миссии; он не застал Гуюка в живых, ханша же Огул-Каймиш направила королю Людовику крайне дерзкий ответ, требуя от него выплаты дани монголам. Лонжюмо отправился в путь с Кипра в конце января 1249 года, а вернулся к королю Людовику в Кесарию (в Малой Азии) в начале апреля 1251-го. О миссии Лонжюмо нам известно главным образом из Хроники его современника Венсана Бове (73. С. 55—57).

6. Вдова Тулуй-хана (младшего сына Чингисхана), мать будущего великого хана Менгу (Мункэ).

7. Головной убор.

8. Вельможа Угедей-хана, отца Гуюка, а также самого Гуюка, занимавший должность визиря.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика