Александр Невский
 

Трудные страницы истории

В этой главе нами будут затронуты самые сложные страницы истории Руси в период после татарского нашествия. Именно этот период в жизни князя Александра стал объектом огульной ревизии его подвига жизни во имя веры и будущего Русского государства и народа со стороны недобросовестных исследователей и историков. Наше время, как никакое другое, требует правды, требует очищения русской исторической ткани от наростов и грязи. Именно поэтому в первую очередь необходим полноценный аргументированный отпор хулителям имени святого князя.

В данном разделе мы кратко поднимем те проблемные вопросы, каждый из которых будет рассмотрен отдельно. Собственно говоря, когда речь заходит о трудных и неоднозначных страницах истории жизни Александра Ярославича, внимание историков привлекают три момента: Неврюева рать и роль Александра, прямая или косвенная, в этом нашествии на Северо-Восточную Русь, участие князя в татарской переписи Новгорода и в целом его примирительная политика по отношению к Орде. Ученые, которые настроены крайне враждебно по отношению к памяти князя, а такие есть и в нашем Отечестве, придают особое значение этим трагическим событиям и всячески стараются доказать, что Александр был виновен в разыгравшейся трагедии ввиду его соглашательской позиции с ордынцами. Эти же историки сознательно обходят молчанием восстания против татар во всех крупнейших городах Владимирской Руси в 1262 г. и не желают проанализировать очевидную осведомленность князя в их подготовке, если вообще не прямое руководство действиями восставших.

Возвращение нашему народу его священной истории есть главное условие нашего будущего существования как полноценной суверенной государственной единицы в системе мировых политических тяжеловесов. С сожалением нужно признать, что за последнее двадцатилетие созданы условия, когда основная масса не только простых российских граждан, но и православная общественность находятся в состоянии фактически атомарного существования, не без целенаправленных усилий политтехнологов. «Норма и патология, святость и грех, добродетель и порок — все перемешалось. Подмываются моральные устои жизнеустройства России, провоцируется разлад как раз тогда, когда общество более всего нуждается в консолидации. Это уже не плюрализм, а идеологическая анархия». Ситуация несколько меняется в лучшую сторону. Но было бы наивно думать, что атак на идеологическом фронте, особенно атак на наших национальных героев, более не будет.

Безобидный поначалу спор нового, либерально ориентированного поколения исследователей отечественной истории с их маститыми предшественниками советской школы в 90-х гг. прошлого столетия превратился в настоящую информационную войну против русских святых, русской истории и русского народа! И война эта не затихает.

Замечательный исследователь, автор многочисленных работ, посвященных Александру Ярославичу, В.А. Потресов так резюмирует начавшуюся в те годы и продолжающуюся и по настоящее время псевдоученую вакханалию: «Наряду с возникновением всевозможных дворянских собраний и союзов, в пространствах нашей демократически настроенной интеллигенции вызрел образ князя-ренегата, победы которого либо дутые, либо незначительные, политические усилия — сплошное предательство... И было бы ладно, если бы лишь невежество выплеснулось в информационное пространство, но за дело взялись историки, в том числе и те, которые выстроили свои атаки в рассуждении снискать славу на... "открытиях", отрицающих то, что было известно прежде. Метод этот не нов — на кропотливых исследованиях славы не сыщешь, а вот, перевернув образ, привлечешь внимание. Тут все средства хороши: даже если нельзя найти "новые" летописи, можно "подкорректировать" известные, кто проверит? На мой взгляд, общей ошибкой многих ученых является то, что они не в состоянии избежать (если не делают этого сознательно) взгляда на историческую личность с близких, "сегодняшних" позиций... Скажем, В.С. Елагин обвиняет Александра в измене интересам Отечества, поскольку он не выслал из Новгорода войска на помощь Торжку во время осады армией Батыя». Пример этот стоит разобрать.

Но это нам сегодня известно, что Торжок смог продержаться две недели. Мог ли Александр и новгородцы предвидеть это тогда. Была ли возможность и реальные силы, которые можно было выслать к Торжку в уверенности, что они прорвутся к осажденному городу. У нас нет ответов на эти вопросы. Мы только знаем, что после Торжка Батый двинулся к Новгороду. То, что это должно было случиться, понимали и Александр, и его современники. Факт того, что Батый не дошел 100 верст до Новгорода — чудо Русской истории. Историки до сих пор спорят о том, что же остановило татар. Только ли боязнь весенней распутицы? И еще один вопрос, на который нет ответа. Были ли в распоряжении Александра те силы, которые действительно могли противостоять татарам? Вспомним, что для участия в Ледовом побоище Александру понадобилась помощь брата и его суздальских полков. Одних новгородцев не хватало для отпора немцам. Что же говорить о татарской силе. К этим же заключениям приходит В.А. Потресов. Он считал, что наличных сил у Александра было катастрофически мало и при военном столкновении с татарами он неизбежно проигрывал. «Рассматривая действия Александра Невского, убеждаешься, что мыслил он чрезвычайно рационально, принимал решения внятные, иначе говоря, не боялся сдать сопку пониже, чтобы завладеть господствующей высотой. Целесообразность его действий представлена в летописных источниках, которые дают доступный материал для анализа с привлечением методов исследования операций — поиска глобального экстремума в пространстве локальных "пиков", что позволяет определить целевую поведенческую функцию Александра Невского в его внешнеполитической, военной и управленческой деятельности. На первый взгляд действия его кажутся противоречивыми: с одной стороны, он вел непримиримую борьбу с западными завоевателями, но с другой — мирился с захватом русских земель Ордой, за что нынче и обвиняется в предательстве. Пытаясь обозначить цель, которой следовал Александр Невский, я вначале заблуждался, полагая, что здравое понимание своих военных возможностей определяло позицию князя в отношении Орды. Пристальнее анализируя оценки действий Александра Невского в разных условиях, мне не удалось обнаружить ни одного случая, когда исследователи усомнились бы в его преданности вере. "Вера является основанием высшей стадии развития человека, то есть стадии экзистенции. А экзистенция не может не быть единичной, такой же уникальной и недоступной для разума, как вера человека". То, что ордынцы в середине XIII в. оказались толерантны к вероисповеданию покоряемых ими народов, а западные завоеватели пытались насадить на Руси католицизм, определило политику князя и разнонаправленность его активности в восточном и западном направлениях. Здесь он не терпел измены. Например, после взятия Копорья Александр отпустил рыцарей, своих врагов, в то время как казнил предателей-вожан, обращенных до того в православие».

Но такой анализ, сделанный исследователем в малотиражном издании, как правило, перекрывается многочисленными публикациями очернительного характера и очень низкого научного качества.

Определенную негативную роль в этой атаке на здравый смысл вносят и зарубежные авторы, которых усиленно тиражируют отечественные издатели либерального направления. В вопросах русской истории европейцы столетиями демонстрируют крайнее невежество и лукавство, выдаваемые за последнее слово объективности. Нет особой нужды перечислять всех подобных авторов. Достаточно рассмотреть весьма характерную в этом отношении статью немецкого исследователя Ф.Б. Шенка «Александр Невский: антинемецкий герой в русской исторической памяти?», помещенную в каталог выставки «Русские и немцы. 1000 лет истории, искусства и культуры» Государственного исторического музея Москвы 2012 г. В целом пафос работы не вызывает вопросов. Александр Невский не был при жизни убежденным германофобом и не рассматривал вопрос противостояния немцам в Прибалтике только и лишь через призму вековой борьбы славянства и германства. Однако, в отличие от автора, мы не можем полностью исключить и этого мотива в действиях князя по противостоянию Немецкому ордену. Вопросы вызывает ряд промежуточных высказываний автора. Начиная работу с оценки выбора князя Александра в телевизионном проекте 2008 г. «Имя России» в качестве победителя среди всех самых известных исторических деятелей русской истории, автор дает этому факту свою оценку, которая синтетически выражает скрытое враждебное отношение к фигуре князя на Западе. Обратимся к тексту статьи. «Победа Александра Невского в конкурсе "Имя России" в 2008 г. была абсолютно предсказуема. После падения коммунистического режима и распада Советского Союза в 1991 г. в России можно было наблюдать настоящий бум на память о славном полководце XIII в. Во многих городах за последние 20 лет был поставлен памятник князю, русский книжный рынок буквально наводнили новые публикации и переиздания книг о герое Невской битвы. В 2008 г. на экраны российских кинотеатров вышел блокбастер "Невская битва", в котором Александр Невский предстал перед публикой средневековым Сильвестром Сталлоне, а в декабре 2010 г. российский президент впервые вручил орден Александра Невского — государственную награду Российской Федерации за заслуги перед Отечеством, продолжающий традиции одноименных наград периода царской России и СССР. Память об Александре Невском, о чем свидетельствуют даже эти немногочисленные примеры, переживает в сегодняшней России новый взлет. Чем объясняется популярность этого персонажа, жившего более семисот лет назад, о котором в исторических источниках так мало сведений?»

Задавая себе вопрос, автор тут же предупреждает читателя, что ответ он будет давать сам, не опираясь на источники, которые он априори объявил ненадежными. Сняв с себя ответственность за невнимание к историческим свидетельствам таким нехитрым способом, автор воспроизводит в смягченном варианте всю ту же полуправду и совершенную неправду о нашем национальном герое и святом. И все это при том несомненном факте, что об Александре и его ближайшем окружении нам известно гораздо больше, чем о многих и многих других великих деятелях русской истории Средних веков. Вкратце пересказав историю рождения и возмужания князя, немецкий автор переходит непосредственно к Невской битве, и здесь проявляя «виртуозную неосведомленность»: «Какую цель преследовал шведский король своим нападением и какое историческое значение имела битва на Неве, которой Александр Невский обязан своим именем, вопрос, по-разному трактуемый в летописании. Поскольку это событие никак не упомянуто в шведских источниках, некоторые исследователи ставят вопрос, имела ли место действительно "битва" или речь шла просто о межой пограничной стычке. Другие придерживаются версии, что шведы стремились захватить дельту Невы, чтобы установить политический и экономический контроль над прибыльной торговлей русских княжеств по Балтийскому морю. Невыясненным остается и вопрос, следовал ли шведский король, совершая нападение, призывам папы Григория IX, многократно требовавшего крестового похода против языческих и иноверческих народов Северной и Северо-Западной Европы. В пользу версии о скоординированном папском плане нападения на православных христиан Новгорода говорит то, что в Риме было известно об ослаблении русских княжеств из-за нападения монголов и что незадолго до шведского нападения в 1240 г. еще одна вооруженная сила католической церкви в лице Тевтонского ордена сделала попытку установить собственную власть над Новгородом. Критики теории "западного заговора" приводят аргумент, что католический лагерь был в эти годы раздираем противоречиями и что ни шведы, ни Тевтонский орден никак не стремились помочь папе в осуществлении его властных фантазий. Если же нападения Тевтонского ордена в начале 1240-х годов все же рассматривать как часть большой, спланированной Западом стратегии, то речь идет не столько о немецком, сколько о католическом "натиске на Восток". Уже в сентябре 1240 г. рыцари Ordo Teutonicus, объединенного в 1237 г. с лифляндским рыцарским орденом меченосцев, напали на Русские земли. Вместе с войсками епископа Тарту (Дерпта) и этническими вассалами датского короля рыцари сначала захватили приграничную крепость Изборск и чуть позже взяли город Псков (Плескау). Даже если нам мало известно о политических целях рыцарского ордена, тем не менее очевидно, что он стремился к церковному и территориальному присоединению Новгородских и Псковских земель к Ордену».

Как мы увидим ниже, у нас достаточно исторических источников, в том числе и шведских, чтобы правильно оценить и масштабы Невской битвы, и спланированность нападения на земли Руси западноевопейского рыцарства не без руководящей и направляющей роли папского престола. Переходя к событиям 1242 г. и Ледовому побоищу, немецкий автор продолжает быть верным себе и объявляет все неудобные для «национальной гордости германцев» факты маловероятными и не находящими опоры в источниках, что, конечно же, далеко от истинного положения вещей. Немецкий историк заявляет: «Решающая победа Александра Невского была одержана 5 апреля 1242 г. на льду замерзшего Чудского озера. Как в действительности обстояли события этой легендарной битвы, нам, к сожалению, неизвестно. Даже вопрос о масштабах сражения находит противоречивые отражения в разных источниках».

Здесь мы заострим внимание читателей на одном важном аспекте, который в целом раскрывает методы работы зарубежных историков, занимающихся Россией, но далеких от достойной цели действительно постигнуть нашу историческую судьбу. Речь идет о недобросовестном отборе источников немецким ученым для построения им далекоидущих концептуальных схем и об игнорировании русских исторических документов. Как видим, под сомнение автором ставится сам факт битвы, которая объявляется «легендарной». Далее автор с пафосом опровергает советскую историографию и историческую школу, которая в противостоянии Александра орденской агрессии видит конфронтацию «немцев» и «русских», уверяя, что Средневековье еще не мыслило в рамках этнополитических категорий. Но этот постулат автора совершенно опровергается русским летописанием, с которым немецкий автор, видимо, не посчитал должным ознакомиться. В целом перед нами та же идеологическая конструкция, которая породила в свое время монстра норманизма в русской исторической науке. Вывод о том, что «антинемецкие коннотации» в описании героических подвигов князя — плод поздних политических интерпретаций Ф.Б. Шенка, не находит себе основания в русском летописании в целом. Отвечая автору, мы можем утверждать, что идеологизированный образ князя, ставшего символом борьбы с немецкой агрессией, не есть плод грубых политтехнологических конструкций императорской и сталинской историографий, но имеет вполне реальное основание в политическом противостоянии князя именно немецкой агрессии, каковой он ее и видел, каковой ее видели и оценивали его современники.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика